Аквамарин  - Андреас Эшбах Страница 20

Дверь снова открывается, но входит не Пигрит, а его отец. Я цепенею от ужаса. Мне случалось видеть профессора Боннера на всяких официальных мероприятиях, чаще всего вместе с нашим мэром или другими важными людьми. Я знаю, что он высокого роста, но вот так, вблизи, он выглядит еще более огромным и могучим. Ко мне приближается не человек, а гора, такая черная, что кажется, будто он еще сильнее потемнел в своей библиотеке.

– Привет, – произносит он низким голосом и протягивает мне руку. – Ты, наверно, Саха?

– Да, – отвечаю я и послушно жму его руку. – Здрасьте.

Я не знаю, что сказать, к тому же мне кажется, что я не говорю, а пищу, как мышь. Вдруг он рассердится на меня за то, что я трогала его книги?

Но он вообще не замечает книгу, которая лежит раскрытая прямо передо мной.

– Я не хотел тебе мешать, – говорит он. – Мне просто нужно было быстренько кое-что достать.

– Да, конечно, – пищу я.

Я смотрю, как его огромная фигура протискивается между полками, как его взгляд скользит по книгам и как его косматые брови при этом постоянно двигаются то вверх, то вниз. Невероятно, что у такого огромного мужчины такой маленький сын.

Он вытаскивает книгу, сует ее себе под мышку, тянется за второй, которую тут же начинает листать. Дверь снова открывается, на этот раз это уже Пигрит.

– Привет, пап, – говорит он.

– Я уже сказал твоей подруге, что совершенно не хочу вам мешать, – отвечает его отец, не отрываясь от книги. – Я сейчас уйду.

– Саха спросила меня, почему, собственно, неотрадиционализм так против генной инженерии, – говорит Пигрит. – Может, ты мог бы ей это объяснить?

– Хм… – Отец Пигрита поднимает голову от книги и какое-то время думает. – На этот вопрос не так легко ответить. Ну, во-первых, неотрадиционализм против технических изменений человеческого тела, не так ли? Коммуникационные импланты и тому подобное. Причем в случае с имплантом ты сам решаешь, хочешь ли ты их себе вставить, а вот решение о генетических изменениях за тебя принимают родители.

Он внимательно смотрит на нас.

– Все эти люди, которых можно встретить в метрополиях, с синей или зеленой кожей, перьями на голове, ногтями, светящимися в темноте, и прочим – они ведь не сами решили так выглядеть, правда? По большей части это их родители захотели. Неотрадиционализм далеко не единственная идеология, которая не признает подобных вещей.

Мне ужасно хочется забиться в дальний угол. Зачем я только заговорила с Пигритом на эту тему!

– Вообще, это хороший вопрос, – продолжает его отец. – Дело в том, что не так легко объяснить, откуда возникли разные точки зрения на целенаправленные генетические изменения человеческого тела. Твой дед много занимался этой темой. Я помню, что он удивлялся тому, что даже в метрополиях люди склоняются к ограничительному подходу и даже в экстропианских ^[8] зонах не заходят настолько далеко, насколько на самом деле позволяет научно-технический прогресс. Надо бы полистать его книги и рукописи. Как-нибудь, – добавляет он со вздохом. Он ставит на место книгу, которую листал, и достает другую. – Ну ладно. Давайте-ка я не буду дальше мешать вам писать рефераты. – Он еще раз поворачивается с улыбкой ко мне, но выглядит при этом так, как будто бы в мыслях он уже где-то совершенно в другом месте, и уходит.

Пигрит ухмыляется:

– В другой день это продолжалось бы еще сколько-то юнитов, но сегодня ему нужно написать анонс лекции, которую ему предстоит читать в конце февраля на конгрессе в Сиднее. И он ужасно по этому поводу нервничает.

– Из-за лекции?

– Да нет, конечно же! Из-за того, что увидится с моей мамой. – Пигрит качает головой. – Эти двое не могут ни вместе, ни порознь. Опять будет трагедия, это я уже сейчас могу сказать.

Он кладет передо мной то, что принес, – стопку бумаги. Он сфотографировал и потом распечатал каждый разворот книги.

– Это называется фотокопия, – объясняет он. – У папы есть старый аппарат, который их делает, и для этого не нужен компьютер.

Я спохватываюсь:

– Точно, я ведь могла бы просто сфотографировать все страницы планшетом.

– Ну да, но теперь у тебя есть такая копия, – отвечает Пигрит. И мне приходит в голову, что так даже лучше. Так никто не узнает, чем я интересуюсь.

– Спасибо, – говорю я и засовываю листы под планшет.

Пигрит кивает на книгу, лежащую передо мной.

– Ты нашла что-нибудь для реферата?

Я съеживаюсь.

– Эта мне просто попалась на глаза, – быстро отвечаю я и подчеркнуто аккуратно закрываю книгу. – Она есть в школьной библиотеке. Я вчера уже начала ее читать. Но там практически ничего нет о том, как всё получилось с вирусами.

– Про это мы обязательно что-нибудь найдем, – заявляет Пигрит слегка высокомерно. – Мой дедушка собрал кучу материалов по истории генной инженерии. – Он прищуривается. – Жалко, что так рано умер. Мне было года три или около того. Папа уже вон сколько лет всё никак не может распаковать последние ящики с его вещами.

Мы и правда находим пару книг, которые всё подробно объясняют. Фокус был в том, чтобы вырастить вирусы, которые бы нападали только на клетки определенного вида животных. У любой клетки есть оболочка, она обладает некими уникальными свойствами и структурами, не встречающимися ни у одного другого живого существа. Если создать вирус, который будет стыковаться только с этими структурами, и выпустить на свободу, судьба такого биологического вида, по сути, будет предрешена.

Сложнее всего в этом деле – выявить уникальную структуру. Например, если атаковать смертельными вирусами клетки желудка тигровой змеи, нужно сначала удостовериться в том, что эти вирусы не могут также стыковаться с клетками слизистой оболочки легких у коров или печени коал, против которых никто ничего не имеет.

По сути, нужно было детально изучить все остальные формы жизни, что невозможно в принципе из-за огромного объема такой работы. Поэтому не обошлось без ошибок. Первая попытка извести тигровых змей привела к тому, что вместо них вымерли суповые черепахи. Когда со второй попытки всё же удалось прикончить кубомедуз, произошло нашествие рачков, потому что никто не подозревал, что медузы поедали такое их количество.

Иногда просто ничего не получалось. Как, например, с акулами. Несмотря на детальные исследования, так и не удалось выявить однозначные уникальные характеристики их клеточных оболочек. Поэтому акулы так никуда и не делись. Одна из книг – изданная в 2021 году, то есть ни много ни мало, а сто тридцать лет назад, – очень подробно всё это объясняет. Я завороженно листаю ее, рассматриваю изображения использовавшихся тогда аппаратов и схемы процессов. Это практически пособие для людей, которые хотят кого-то истребить.