В поисках мальчишеского бога - Дмитрий Ищенко Страница 20

Выйдя в центр комнаты, мы уже не могли вспомнить, откуда пришли и как идти обратно. Ещё минуту назад мы это знали, но сами и отрезали себе путь к спасению.

Осознав это, я почувствовал, что ужас сжимает сердце. Страх парализовал меня, и я застыл как вкопанный.

Что и говорить, ситуация – хуже не придумаешь. Но паника – плохой советчик. Чтобы как-то справиться с ней, я закрыл глаза, сделал глубокий вдох, пытаясь решить, что делать.

– Миша, мы, кажется, заблудились, – стараясь говорить спокойно, произнёс я.

Ответ Мишки меня поразил:

– Не волнуйся, я об этом подумал и везде ставил крестики мелом… Вон, посмотри… Ты просто не обращал внимания. Так что не волнуйся…

При этом он совершенно спокойно продолжал осматривать помещения и заглядывать в коридоры и комнаты.

– Слушай, а ты что, совсем не боишься? – спросил я, немного придя в себя.

– Бояться, например, темноты – не очень-то умно… У каждой опасности есть своя причина, её надо понять и знать, что-то с ней делать. На то нам и даны мозги, чтобы думать, а не кричать непонятно из-за чего.

Я оценил. Но на всякий случай проверил: крестик был на месте.

Лишь одна из дверей перед нами оказалась закрытой. Огромное колесо плотно держало замок запертым, и открывать его мне совершенно не хотелось. Чего нельзя было сказать о Мишке.

Всем телом он навалился на замочный механизм, и удивительным образом зажимы и крепления поддались его небольшому весу и безграничной жажде познаний. Замки щёлкнули, и под мои слова «Ну нет, только не это!» дверь отворила дорогу в неизведанное.

– Я никуда не пойду! – решительно заявил я.

– Я тоже, – согласился Мишка. – Только загляну на минутку.

И, не дожидаясь моей реакции, начал протискиваться в открывшуюся щель.

– Ого! – спустя несколько мгновений воскликнул Мишка, оказавшись внутри.

И это его «ого» было таким загадочным, что я не выдержал и последовал за ним. И действительно, заглянув внутрь, я понял, что там было чему удивляться.

Я, конечно, не разбираюсь в командных пунктах. Для этого, наверное, надо идти в военное училище. Или на военного историка. Но тут и не требовалось специального образования, чтобы понять: настоящие пункты управления должны выглядеть именно так.

Большой стол, стеллажи для карт, полки для аппаратуры. И пусть всё это было старым, с облезлой краской и ржавчиной, но оно выглядело таким настоящим, что воображение уже рисовало, как здесь следили за обстановкой, принимали решения, отдавали приказы. И нет таких мальчишек, которые этого не любят хотя бы частичкой своего сердца, потому что каждый ведь хочет быть сильным и уверенным в себе. А ещё – причастным к большому и важному делу, за которое даже дают награды, а девушки смотрят с восхищением…

В этот-то самый момент дверь за нашими спинами скрипнула. Потом раздался щелчок. Я бросился к закрывшейся двери. Она не поддавалась, и мы с ужасом поняли, что оказались именно там, куда так боялись угодить, – в ловушке.

В такие моменты сразу вспоминается, что ты сделал неправильно. Не проверил дверь, не поставил какой-нибудь упор, никого не предупредил, не настоял на своём – да много ещё чего сделал неправильно. Чуть ли не всё.

Мы возились у двери, но никакие усилия не помогали. Она стояла намертво, и даже упоры, которые могли бы помочь, были срезаны. Ситуация становилась катастрофичной. Со всей ясностью я понял, что скоро сядут батарейки фонариков и мы погрузимся в полную темноту.

Мы с Мишкой хмуро смотрели друг на друга. По нашим лицам тёк пот. Щёки ввалились. В один момент стало холодно.

– Только не вздумай спать! – сказал Мишка. – Это верная смерть!

Об этом я знал, но не знал, как можно бороться со сном и вообще что делать в такой ситуации. Хотелось закричать. Так я и поступил. Поднял голову и крикнул. Но только эхо прокатилось под сводами и вернулось обратно ни с чем.

Мишка был неожиданно спокоен.

– Помоги мне, – сказал он и забрался на железный стол.

Оттуда он принялся светить по углам, спрыгивал вниз, проверяя то, что смог разглядеть, потом, раздосадованный, возвращался обратно. Он искал хоть какую-нибудь лазейку, чтобы вырваться из западни, но ничего подходящего не находил. Из этой ловушки не было выхода.

Осознание приходило постепенно. Бессилие делало слабыми мышцы. Несколько раз я толкнул дверь плечом, но с каждым ударом всё яснее чувствовал, что шансов нет.

Я бессильно привалился к стене. Мишка сел рядом. Мы молчали. Фонарик я выключил, чтобы сэкономить то, что ещё можно было сберечь.

Эти несколько минут тишины вместили чуть ли не всю прожитую жизнь. Все те привычные вещи вроде творога с вареньем и сметаной на завтрак, на которые и внимания-то не обращаешь. Но вот сейчас мысли о них почему-то больнее всего… А ещё близкие люди, которых уже никогда не увидишь. Они всегда были рядом, а ты даже не сказал им, как их любишь! А ещё ведь я сто лет не катался на скейтборде! И как же я теперь без него!

Если честно, хотелось завыть. Как волк.

Как же быстро глупая игра превратилась в трагедию!

Крик вперемешку со страхом сидел в горле, лёгких, животе. Бился в такт пульсирующей крови, искал выхода наружу.

В этот момент стало по-настоящему страшно. Я вспомнил про день рождения, до которого оставалось всего ничего. От этого сделалось совсем плохо. И по щекам беззвучно покатились слёзы.

Не знаю, как долго мы находились в таком состоянии. В темноте время совсем невозможно понять.

– А дома я хожу в музыкальную школу – на гусли, – неожиданно сказал Мишка.

– На что? – переспросил я.

– На гусли, – очень вежливо повторил Мишка.

– Это ты к чему?

– Я никому об этом не рассказывал, как-то стыдился. Ну кто в наше время учится играть на гуслях?

– Это тебя мама отправила? – решил поинтересоваться я.

– Нет, родители просто в музыкалку отправили, а там надо было самому выбирать. Все на гитару пошли. На гусли – никто. А там бабушка-учительница. И у неё такие глаза добрые, и с такой улыбкой она на нас смотрела… Я последний выбирал. Вот в этот момент и решил: а чем гусли хуже? И пошёл…

Мы помолчали.

– Я тебе потом сыграю. В городе… – сказал Мишка, поднимаясь.

Я включил фонарь и направил на своего друга. Он был спокоен. Или я просто не видел его глаз за стёклами очков. Он смотрел на потолок:

– Ну-ка, посвети…

Я встал и подошёл ближе. Мы боялись поверить. Но нет, всё-таки мы не ошиблись: прямо над нами в темноте высокого потолка виднелось нечто напоминавшее железный люк.

Пришлось закинуть на стол несколько ящиков. Чуть ли не час ушёл на то, чтобы выбить ржавые прутья, державшие крышку. Для этого мы использовали куски арматуры, валявшиеся под ногами.