Что такое "люблю" - София Яновицкая Страница 20

– До свидания, – я бросила последний взгляд на белоснежный, словно вычерченный по линейке, дом.

– Пока, – растерянно отозвалась горничная.

Я шла по бетонной аллее, которая вдруг стала бесконечно длинной, шурша колесами велосипеда по траве. Шла так долго, что, если бы это был фильм, меня бы уже сто раз успели окликнуть или остановить. Но ничего такого не произошло. Я не слышала звука закрывающейся двери – наверное, горничная все еще стояла и смотрела мне вслед. Я не стала оборачиваться, чтобы проверить.

* * *

Все расплывалось в ослепляющем мареве. Солнце палило так, что было больно смотреть, и приходилось все время щуриться. Казалось, оно вот-вот сожжет кожу на всем теле, пропечет до красной, туго натянутой корочки. Хотя ничего такого случиться не могло – я давным-давно привыкла к жаре и покрылась коричневым загаром, как защитным панцирем. Вот бы еще укрыться таким панцирем изнутри…

Я не замечала, как быстро еду, пока не покатилась с горы к побережью. Ноги крутили и крутили педали, по сторонам мелькали осколками пальмы, люди, дорожные знаки и мелкие магазины – как неравномерно разбитая на куски, перемешанная мозаика. Пару раз прямо перед носом скользнули и с визгом затормозили машины – не голубые «жуки», другие. Из них повыскакивали водители, словно джинны из ламп, окутанные клубами желтой песчаной пыли. Они что-то кричали и бурно жестикулировали, но я не останавливалась, только быстрее вертела педали.

Когда я полетела с горки, крутить педали было уже не нужно – велосипед мчался, как дикая лошадь, решившая сбросить надоевшего всадника. Руль вихлялся туда-сюда, я дернула его, пытаясь выровнять, и тут же вылетела из седла. Желтая пелена дороги кинулась навстречу и несколько раз перевернулась, обсыпая все вокруг песком. Откуда-то послышался лязг велосипеда, а потом все остановилось. Я полежала, прислушиваясь к себе и оценивая масштаб повреждений. Осторожно поднялась на ноги. Локти, ладони и коленки горели так, будто их долго и яростно натирали колючим песком. Правое колено жгло сильнее всего. Я опустила взгляд и горько хмыкнула – ушибленное в детстве о кирпичную стену место сочилось красным. Велосипед жалобно сгорбился у обочины. Переднее колесо неестественно изогнулось. Я попыталась расстроиться из-за этого, но почему-то не вышло.

Покалеченные колеса шуршали по сухой, выжженной солнцем до песочного цвета траве. Я придерживала велосипед за руль и спотыкалась, пошатываясь вместе с ним.

«Мир перевернулся». Эту фразу я слышала тысячу раз и никогда не вдумывалась в ее смысл. Сейчас я чувствовала, как земной шар прокрутился под ногами и застыл вверх тормашками. Все закончилось. Все по-другому. И так, как раньше, уже не будет. От этого становилось страшно и больно, хотелось выплюнуть застрявший в груди комок, а вместе с ним все мысли и воспоминания. В голове тут же услужливо пронеслось: «Ты так ни разу и не увидела, как он улыбается». И следом тупым скрежетом повисло: «Почему?!» Я затрясла головой и быстрее зашагала к берегу.

Море дохнуло в лицо соленым. Я пошла у самой кромки воды, дав теплым волнам сочувственно обнимать ноги. Царапины мгновенно защипало от соли, но отскакивать не хотелось. Я попробовала высмотреть в воде медуз, как вдруг сзади в бок ткнулось что-то мокрое и холодное.

– А! – Я дернулась, чуть не рухнув вместе с велосипедом в море.

Рядом со мной стояло хрупкое инопланетное существо – выгнутый позвоночник, высокие лапы, длинная, свисающая по бокам светлая шерсть. Грейс уткнула нос мне в ладонь и осталась так.

– Ты!.. – неверяще прошептала я и осторожно провела ладонью по шелковистой голове.

Собака влажно дышала мне в руку, и от этого было щекотно.

– Грейс. – Я села на корточки и зарылась пальцами в мягкую шерсть. – Моя хорошая.

Собака не двигалась, просто спокойно стояла, смотрела на меня темными глазами и все понимала. Наверное, даже больше, чем я сама. А потом нагнулась и принялась лизать мою разбитую коленку. В носу защипало, и я часто заморгала, не пуская слезы наружу.

Кто-то резко свистнул, мы с Грейс вздрогнули и обернулись. Поодаль стоял плотный дядька в шортах и кепке. Собака посмотрела на меня.

– Иди, иди к хозяину. – Я закивала. – Спасибо.

Почесала ее за ушами и поднялась на ноги. Грейс проследила за мной, еще раз лизнула в коленку и помчалась к хозяину. Он похлопал себя по ногам, приговаривая что-то, а потом глянул на меня, помедлил и кивнул. Я кивнула в ответ и поспешно отвернулась. Разговаривать с людьми сейчас было невыносимо. Я прошла несколько шагов, не оборачиваясь, подбрасывая ногами густой тяжелый песок. Колено щипало от ласки Грейс, а на ладони чувствовалось мокрое пятно ее носа. В воздухе передо мной метнулась наглая чайка, чиркнув крыльями. Я прищурилась и подняла взгляд. Впереди, прямо по курсу, возвышалась поросшая травой гора. На ее краю гордо упирался покатой грудью в небо, словно готовился взлететь, старинный корабль.

* * *

Велосипед пришлось оставить внизу. Трава на склоне росла жесткая, как щетина у Александра на щеках. Я шла по ней и считала собственные шаги, чтобы ни о чем не думать. Получалось не очень – я в третий раз дошла до сотни и в третий раз сбилась. Солнце изо всех сил пекло шею и затылок, и было ощущение, что я не забираюсь на гору, а иду по бесконечному высохшему лугу, только расположенному не ровно, а под наклоном. Разбитую коленку стало жечь, все остальные царапины противно ныли, будто кожу покрыла колючая чешуя. Корабль не становился ближе. Казалось, все вокруг замерло тысячи лет назад и так и стоит – тишина, высота и выжженная солнцем трава, которая поднимается и поднимается. Может, до самого неба. Гулкая тишина не успокаивала, наоборот, была как той давней ночью, когда мы с братом бегали среди слепых домов-декораций. Сейчас кругом была только трава, небо, и океан внизу, и раскаленное солнце, бесцеремонно заполняющее собой каждую щелочку этого мира. Вдруг я тоже застыну и останусь здесь насовсем? Я зашагала быстрее, не обращая внимания на коленку, все быстрее и быстрее, глядя только перед собой. Подъем загибался круче, и я скоро запыхалась, но продолжала идти, словно назло – себе, этому замершему воздуху, всему.

Когда одежда стала противно липнуть к коже, а ступни в кедах практически изжарились, трава вдруг полысела. Какое-то время она еще цеплялась за землю под ногами, упиралась клочками, а потом пропала совсем, и передо мной нависли голые темно-серые камни.

Карабкаться было трудно. Глаза жгло от солнца и подступающих слез, расцарапанные ладони щипало. В книжках часто пишут «холодные и неприступные скалы» – но горячими они делаются куда неприступнее. Я цеплялась за шершавые камни, подтягивалась и старалась не смотреть вниз. На самом деле, я даже не знала, зачем лезу наверх. Не то чтобы этот корабль отвез меня в Неверландию ^[1] или еще куда-то… Хотя… кто знает. Чтобы прогнать слезы, я стала представлять, что расскажу Александру – ведь я обещала ему, что заберусь сюда. О том, что я поднимусь по обычной тропе, как все люди, речи не шло.