Остров в море - Анника Тор Страница 20

Когда Штеффи снова отправилась в школу, шел снег; крупные мокрые хлопья таяли, касаясь земли.

Сванте оставил в покое ее косы. Хоть в этом было облегчение.

На перемене к Штеффи подошла Брита. По выражению ее лица было ясно, что она хочет сказать нечто важное, но собирается выжидать как можно дольше.

Штеффи смотрела на снежные хлопья, кружащиеся в воздухе. Она не собиралась заговаривать с Бритой. Если ей есть что сказать, пусть сама сделает первый шаг.

Брита откашлялась.

– Я решила простить тебя, – торжественно сказала она. – Если ты действительно раскаиваешься. Тогда Иисус наверняка тоже простит тебя.

– Спасибо, – ответила Штеффи и попыталась выглядеть полной раскаяния.

– Мама сказала, что мы должны быть кроткими и терпеливыми, – продолжала Брита. – Ты жила в царстве греха всю жизнь. Это не твоя вина.

В царстве греха! Штеффи открыла рот, чтобы выразить протест, но Брита опередила ее.

– Я охотно помогу тебе, – сказала она. – Встать на путь истинный. Можно мне пойти к тебе после обеда?

– Я не знаю… – начала было Штеффи. Но Брита перебила ее.

– Моя мама уже спросила у твоей тети, – сказала она. – Она сказала, что можно.

– Ну ладно, – пробурчала Штеффи.

Ей показалось, что за ее спиной что-то устраивают, но не могла понять толком, что именно.

После школы они вместе пошли домой. Брита без умолку болтала о воскресной школе, о новой песне, которую они выучили в прошлое воскресенье, о том, что скоро день святой Люсии.

– Что за Люсия? – удивилась Штеффи.

– Разве ты не знаешь? – спросила Брита, будто это была самая очевидная вещь в мире. – День святой Люсии – это праздник в честь королевы света.

Ответ ничего особенно не прояснил для Штеффи.

– Какая еще королева света?

Брита принялась усердно и обстоятельно объяснять, как празднуют день святой Люсии.

– В классе выбирают девочку на роль Люсии. И шестерых подруг. Все должны голосовать.

– Кого нужно выбрать?

– Кого-нибудь красивого, – сказала Брита с едва слышным вздохом и добавила: – И кто хорошо поет.

Вера пела хорошо. К тому же она была симпатичной.

– Обычно мы выбираем Сильвию, – сказала Брита.

Они поднимались на последний холм. Брита отстала.

– Не иди так быстро, у меня колет в боку, – пожаловалась она.

Штеффи захотелось поддразнить Бриту. Вместо того чтобы замедлить шаг, она пошла быстрее.

– Подожди же! – крикнула Брита.

Штеффи остановилась только, когда оказалась на вершине холма. Она посмотрела на море. Вдалеке мерцал маяк. Его свет был белым, но, отойдя на пару шагов в сторону, Штеффи увидела, что он стал красным. Дядя Эверт объяснял, что корабли должны держаться белого света. Если они сбиваются с курса, тогда красный предостерегает их от скал и отмели.

Брита догнала Штеффи.

– Почему ты не подождала меня? – укоризненно спросила она.

– Я же жду, – ответила Штеффи.

Глаза Бриты зло сузились, но она, очевидно, вспомнила, что должна быть терпеливой.

– Нам надо идти вниз? – спросила она более дружелюбным тоном.

– На край земли, – сказала Штеффи. Но Брита не смогла понять, что она имела в виду.

– А они богатые? – спросила Брита. – Янсоны?

Штеффи никогда не думала о тете Марте и дяде Эверте как о «богатых». Конечно же, у них было все необходимое. Но тетя Марта сама вела хозяйство без чьей-либо помощи, а дядя Эверт ходил в синей рабочей одежде, и от него пахло рыбой, даже когда он много дней проводил дома.

– Не особенно, – ответила она.

– А твоя семья в Вене? – спросила Брита. – Они-то наверняка богатые?

Штеффи вспомнила большую квартиру, красивую мебель, мягкие матрасы. Вспомнила мамины платья, шляпы, шубы. Папин кабинет, книжные полки от пола до потолка, книги в кожаных переплетах. Все то, чего они лишились, когда нацисты отобрали у них квартиру и папе запретили работать.

– Уже нет, – коротко ответила Штеффи.

Тетя Марта открыла перед ними парадную дверь, словно давно уже стояла там и ждала.

– Добро пожаловать, Брита, – сказала она. – Входи.

Пока они снимали верхнюю одежду, тетя Марта спросила, как поживают мама Бриты, ее бабушка и многие другие люди, о которых Штеффи никогда раньше не слышала. Брита вежливо отвечала.

– Покажи Брите твою комнату, – сказала тетя Марта. – Я скоро принесу вам булочки и сок.

Девочки поднялись на второй этаж.

В комнате Брита осмотрелась. Она кивнула, увидев картину с Иисусом, и указала на фотографии на комоде.

– Это твои родители?

– Да.

Брита мельком взглянула на папин портрет, а вот мамин рассматривала внимательно. На мгновение Штеффи увидела маму глазами Бриты. Волосы с химической завивкой, накрашенные губы, на шее – кокетливое меховое боа. Так непохожа на женщин острова с их сдержанными прическами, не накрашенными лицами и простыми хлопчатобумажными платьями.

Она поняла, что Брита подумала о ее маме: легкомысленная и тщеславная. Греховная. Как кинозвезда из журналов, которые Сильвия иногда приносила с собой в школу и показывала другим девочкам.

– Это неправда, – хотела сказать Штеффи. – Она не такая. Разве плохо быть красивой?

Она увидела перед собой мамино лицо в холодном свете утра на железнодорожной станции, когда они с Нелли уезжали. Из-за красной помады ее лицо казалось еще бледнее, а у рта появились резкие морщины, которых Штеффи раньше не замечала. Мама упаковывала вещи до поздней ночи, что-то передумывала и упаковывала заново. Пакет с бутербродами, приготовленными заранее, она забыла, когда они выходили. Пришлось возвращаться и забирать его.

– У тебя много вещей? – спросила Брита. – Вещей из Вены?

Штеффи открыла нижний ящик комода и достала свои сокровища. Брита проверила ручку и с любопытством заглянула в дневник. Штеффи не рассердилась, все равно все было написано по-немецки. Брита восхитилась при виде танцующей балерины и примерила украшения. Затем увидела в глубине ящика сверток.

– Что это там? – спросила Брита, и, прежде чем Штеффи успела ответить, сунула в ящик руку и достала узелок.

– Отдай! – сказала Штеффи.