Разделить на сто - Роман Лейбов Страница 20

Двадцать седьмого августа Наташа Семёнова всё на свете проспала.

Наверное, всё же сказались вчерашние блуждания по Бабаевым пещерам, потому что не услышала Наташа жестяных трелей похожего на консервную банку, вставшую зачем-то на дыбы, зелёного будильника. На другой бок повернулась она в постели, когда звонил ей в дверь Юра Красицкий, прибежавший в одиннадцать из штаба.

Укрылась Наташа одеялом с головой и спряталась подальше от солнечного света и тогда, когда затрезвонил в полдень телефон: а ведь это звонила Таня Петрушкина из автомата на углу улиц Чернышевского и Кольцова — звонила, чтобы сообщить важные новости.

Вот что именно проспала Наташа:

Во-первых, Таня и Юра, удивившись до невозможности опередившему их в Штабе Стасику, подождали немного Семёнову, но не добудились её. В одиннадцать часов десять минут Петрушкина и Левченко решили всё же ознакомить Красицкого с кандидатурой нового подозреваемого. Хотя без Наташи, предложившей предыдущую версию, это делать было как-то неловко, но дело не терпело отлагательств, и Стасик кратко изложил историю загадочного исчезновения соседа Миши и подозрительного поведения пишущей машинки в сто седьмой квартире. Чтобы окончательно убедить Юру, Таня быстро пересказала свой новый менделеевский сон, подтверждающий подозрения Стасика Левченко:

— Как будто мы с Юркой бежим по улице, а от нас этот шпион убегает. И всюду какие-то записки оставляет, для других шпионов. Но бежит так, что мы всё время на одной стороне, а он — на другой, и только мы перебежим, как все записки уже исчезли, а он — опять там. И тут вдруг бабушка кричит: «Таня, Таня!» И я вижу — прямо на нас трамвай едет, я Юрку оттолкнула из-под колёс, а тут Стасик меня за руку схватил и в другую сторону потащил. И тоже вытащил.

Во-вторых, около половины двенадцатого из двери второго подъезда вышел сегодняшний подозреваемый. Шёл как ни в чём не бывало и сумку, набитую шпионскими документами, придерживал рукой, чтоб не стучала по боку. То ли Таня не совсем точно запомнила, то ли сегодня шпион решил выйти на свой преступный промысел раньше обычного, но вновь перед оповцами встал нелёгкий выбор: преследовать злодея немедленно или ждать Наташу. Решили рискнуть, оставить записку с тайным словом и отправиться вслед за бородатым соседом.

В-третьих, если бы Наташа Семёнова проснулась хотя бы в это время или чуть-чуть позже, она бы увидела из окна, как к Штабу подбегает странный, готовый к труду и обороне широколицый старик с биноклем, в пижамных штанах, майке и резиновых зелёных вьетнамских тапочках на босу ногу, как он с несвойственной готовым к разным вещам старикам шустростью прилаживает приставную лестницу к трансформаторной будке, как находит и читает затем адресованную ей записку, извлечённую из секретного места (там опять было написано: «Наживка!»), как затем спускается из Штаба на землю и бежит, несмотря на свой достаточно необычный наряд, на улицу вслед за оповцами, как будто опасаясь не поспеть куда-то.

В-четвёртых, Наташа могла бы вскоре увидеть, как другой старик, похожий на небольшого и чем-то очень озабоченного чёрного жука, заходит в первый подъезд пятнадцатого дома в сопровождении слесаря Гогоберидзе и отличника труда дворника Настасьи Филипповны Козловой, как потом выбегает он из подъезда и растерянно озирается кругом, сопровождаемый взглядом жёлтой бабушки с третьего этажа. Поглядев в подзорную трубу, Наташа могла бы даже разглядеть, как этот встревоженный старик мелькает в лестничных окнах разных этажей, как будто ища кого-то или чего-то.

В-пятых… много могла бы ещё увидеть и услышать Наташа до половины первого дня, когда она проснулась наконец, села на кровати, покрутила головой, поглядела на ходики, равнодушно мотающие туда-сюда своим маятником, на уставший от напрасного звона будильник, похожий на консервную банку, вспомнила всё и воскликнула:

— Ой, мамочки, я всё на свете проспала!