Пустогрань - Ксения Сергеева Страница 20

И он рассказал об Августе. Августе-сказочнике, чьи истории расцвечивали вечера. Особенно зимой, когда вокруг снег, а море приносит на берег бесчисленные льдины. Сказочник упивался своими историями, они сквозили в его взгляде, срывались с губ, стоило только произнести одно-единственное слово. Даже руки его плели сказочность. Август, заметив даже крошечную былинку, тут же узнавал и рассказывал ее историю, зачастую настолько необыкновенную, что былинка эта становилась важнее самых высоких гор; мир вокруг Августа становился добрее, ему улыбались прохожие (он, конечно же, знал их волшебные истории), к нему ластились кошки, вокруг него даже ромашки становились ярче, потому что каждый стебелек был значителен и наделен собственной силой.

Чем дольше Август жил, тем тяжелее ему становилось: он не мог толком спать, истории роились в его голове, и уже сны рассказывали ему сказки о себе, он не мог есть, не мог смотреть в окно и даже просто молчать… И он вынул из себя Зерно – а мир вокруг замер, обесцветился, дал такой долгожданный покой. Август отдал Зерно жене, самой достойной из достойных сказок. Но та была столь же красива, сколь и скупа: ей вдруг захотелось, чтобы муж ее стал нормальным, чтобы принадлежал только ей, а не песчинкам, которым несть числа. Отданное Зерно было ей не нужно, она не хотела, чтобы оно снова вернулось к Августу. И когда он насытился пустотой и попросил вернуть ему Зерно, она не смогла его найти. Спрятала ли и солгала, выбросила ли, кто знает. Но Август только пожал плечами: ему показалось, что и без Зерна можно прожить, ведь справлялся же он несколько месяцев!

Нет, он искал свой дар, но как-то слишком лениво, пустота в нем все расширялась и жадно нашептывала, что наполнять ее не нужно, ведь вокруг столько других вещей. Каких, правда, не поясняла. И со временем без сказок пожухли листья, померкли краски неба, закаты и восходы не волновали больше таинственностью (кому она нужна, эта таинственность, когда вокруг и так достаточно важных вещей), еда стала пресной, супруга утратила красоту, лестницы стали щербатыми, асфальт – серым, люди – скучными. Пустота Августа щупальцами и кляксами захватывала все вокруг. Вот уже и жена Августа не стремилась выйти из дому, они не открывали книг, не смотрели в окно, все их многочисленные цветы погибли, ведь, кроме пальм и орхидей, у них было слишком много других важных дел. Пустота отогнала их друзей, начала огрызаться на прохожих, набрасывалась на бездомных собак…

– Когда я видел Августа в последний раз, он не заметил меня, поспешая, просто прошел мимо. Куда он торопился? Я почувствовал его пустоту, она лилась из него, как из переполненного кувшина, липкой черной жижей… Захотелось отряхнуться, чтобы ни одной капли не осталось рядом со мной. И даже пройдя мимо, я чувствовал тоску и безысходность. Тоже родня пустоты. Едва справился… Ты спрашиваешь, девочка, «а что страшного?», и я тебе отвечу: нет ничего страшнее пустоты хотя бы в одном человеке. А потерявшие или отдавшие, или просто ненадолго позабывшие о своем даре уже заражены ею. И начинают заражать других, даже не отдавая себе в этом отчет. И эта эпидемия может охватить все. А потом само Солнце погаснет: ему некому будет светить и некого согревать, ведь у него окажется слишком много более важных дел…

Собравшиеся долго молчали. Маричка чувствовала себя так, как будто ее отчитали перед всем классом. Почему она сама не подумала о том, что рассказал Маячник? Ведь это и правда ужасно! Она вспомнила, каким тягучим полупрозрачным клеем молчания наполнялась квартира, когда ее родители ругались друг с другом, а потом носили в себе обиду. Они долго не могли вернуть отставленный на время дар взаимопонимания, иногда Маричке казалось, что они вообще никогда не заговорят друг с другом. В те дни не хотелось возвращаться домой, а дома были пресными котлеты, скучными – фильмы, а одеяло не грело… И ей даже не хотелось открывать свою синюю тетрадь, не хотелось думать. Так вот что такое пустота! И Маричка вспомнила ее холодные, но такие умиротворяющие прикосновения: это неважно, неважно, неважно… И сама она всего несколько минут назад несла пустоту со своими уговорами, со своим «а давайте забудем, ведь это может не коснуться нас…». Она поежилась. Она понимала, что все в этой комнате уловили ее пустоту. И даже молчаливый Маячник счел нужным растормошить ее, выудить из теплой лужи. Нет, больше она не позволит ни крупице пустоты просочиться в себя, ни единой!

– А что стало с Августом потом?

– Кто знает… Без Зерна ты теряешь старые связи, они рассыпаются как ненужные, истончаются и рвутся. Кажется, он перебрался в центр, там удобнее заниматься важными делами.

Маричка поежилась. Она не любила центр города за его толчею и неумолкающий шум, она никак не могла сосредоточиться, не знала, на что смотреть, не могла даже слушать экскурсовода. Учительница потом даже разговаривала с матерью: как же так, Мариночка такая усердная, а слушать внимательно не смогла. Может быть, там было слишком много чужой пустоты, задумалась Маричка…

– Спасибо, Маячник. – Василий Петрович кивал и внимательно смотрел на Маричку. – Но ведь пустота, возникшая на месте Зерна, – это одно, другое – когда твое Зерно у тебя отобрали силой. Стоит ли тогда жить?

Баба Зина сурово посмотрела на старика и хлопнула в ладоши:

– Что ж, пожалуй, нам пора начинать, если никто больше не желает чаю.

Зерно проявляется не сразу. У некоторых – ни разу за всю жизнь. К Зерну нужно наклониться, прищуриться и прикоснуться, развернуть его в пальцах, как драгоценный подарок. Пусть даже он запылился со временем, коробка поистрепалась, а бант опал, ты можешь развернуть упаковку и позволить дару раскрыть свои лепестки. С каждым днем аромат его будет просачиваться в тебя, наполнять тебя и вести за собой в удивительные дали жизни. Ты только прими его, говори с ним, цени его, а уж он непременно отплатит тебе сторицей. Неважно, как скоро ты заметишь его, если уж он есть в тебе, срока годности не существует. Разгляди крошечное зернышко, и вскоре окажешься в саду, полном пионов.