Томек в Гран-Чако - Альфред Шклярский Страница 19

Солнце склонялось на запад. Над рекой опять замелькали снежно-белые цапли, фламинго, разноцветные попугаи и мрачные черные стервятники. У берега беззаботно ныряли водяные курочки. Цикады завели свою монотонную предвечернюю песню.

Смуга с Новицким все чаще поглядывали на высокие, крутые берега, покрытые непроходимой чащей, высматривая себе место для ночлега. Но оба берега по-прежнему казались совершенно неприступными. Временами, правда, среди кручин выглядывали узкие полоски маленьких песчаных пляжей, но уж слишком они бросались в глаза, да к тому же именно на них, подобно высохшим деревьям, вылеживались крокодилы [28]с широко разверстыми пастями. Одни только стремительные птицы осмеливались временами проскользнуть между громадными тварями, на отмелях легче было схватить рыбу или краба.

– Ах, проглоти вас акула! – злился Новицкий. – Вот-вот ночь на дворе, а нигде нет места для стоянки.

– Нет у нас больше времени на поиски, – сказал Смуга. – Придется провести ночь на реке,

– В темноте разобьем лодку, как пить дать! – забеспокоился Новицкий.

– О том, чтобы плыть, нечего и думать! Переночуем в лодке у берега под защитой нависающих крон.

– Только бы крокодилы или анаконды не решили нами закусить, – заворчал Новицкий. – Наша лодка для них что скорлупка. Аж страх берет, как смотрю в их открытые пасти!

– Верно говоришь, капитан. Из-за крокодилов и анаконд индейцы никогда не ночуют в лодках. Но у нас нет выбора, будем дежурить по очереди. Пока еще светло, подойди поближе к левому берегу.

– Давай вон туда, там вроде поменьше отмелей с этими тварями.

Откладывать ночлег дальше было никак нельзя. Солнце посылало на джунгли розовые лучи. В любую минуту могла настать ночь, и Новицкий короткими, сильными ударами весла направил лодку к берегу. Вскоре они вплыли под склоненные над рекой кроны деревьев. Из объял полумрак. Развесистые кроны склонялись иногда так низко, что им приходилось чуть ли не ложиться на дно лодки, проходя под ними. Душный воздух был пропитан гнилостной вонью.

Прибрежные течения не были такими быстрыми.

Смуга отложил весло и высматривал место для ночной стоянки, но вдруг резко снова схватился за весло и вместе с Новицким живо толкнул лодку вперед.

– К чертям собачьим, чем это так завоняло? – рявкнул Новицкий, с отвращением отворачиваясь от берега.

– Где-то здесь валяется крокодилья падаль, – неохотно объяснил Смуга.

– Да ведь воняет-то мускусом! – возразил Новицкий.

– Ну вот потому и говорю, что то гниет крокодил, – подтвердил Смуга, – у этой твари железы выделяют сильный мускусный запах.

– Черт, а я об этом забыл. Тошно мне от этой вони, глотнуть бы сейчас ямайского рома. Хоть бы Томек не забыл о нем.

Вскоре они остановились под склоненным над водой раскидистым деревом.

– Приставай, капитан!

Новицкий привязал нос и корму лодки канатами к кронам деревьев, тщательно проверил, быстро ли развяжутся затянутые им узлы, если вдруг потребуется тут же отплыть, наконец удовлетворенный, уселся в лодке. Положил штуцер справа от себя, приготовил кольт, внимательно огляделся кругом. Только лишь уверившись, что в памяти его четко отложилась топография окрестностей, Новицкий приступил к вяленой рыбе, скупо выложенной перед ним рукой Смуги.

Птицы исчезли. Небо на закате становилось все темней. Все голоса в джунглях умолкли, наступила предвечерняя тишина. И вскоре, как будто кто-то выключил солнце, настала субтропическая ночь.

Смуга и Новицкий, до предела вымотанные ночным походом по тропическому лесу и дневной борьбой с быстрым течением полноводной реки, неподвижно и молча сидели в лодке. Новицкий, борясь с подступающей сонливостью, раздвинул свисающие над ним ветви раскидистого дерева, устремил взгляд в усеянное звездами небо. На бледном серебристом фоне, подобно длинной ленте, вился Млечный Путь, а на его краю горело самое известное созвездие южного неба – Южный Крест. Из-за черной кромки леса как раз выплывала луна. В ее серебристом свете все выглядело иначе, чем днем, сказочным, таинственным. Джунгли, умолкшие под полуденным зноем, начинали ночную жизнь. Из дебрей доносились шелесты, ворчание, свист, жалобные стоны, тревожные вскрики и трепетание крыльев. У берега отзывались большие лягушки [29], голос их напоминал посвистывание.