Гимназия №13 - Евгения Пастернак Страница 19

– Это не случайно, – Лёля тревожно посмотрела на Антона, который вцепился в волосы двумя руками, как будто собирался сорвать скальп.

На самом деле Антон пытался не упустить важную мысль, которая мелькнула и чуть было не пропала. Даже не мысль, а пригоршню мыслей. Он почувствовал себя немного Севкой.

– Все понятно, – проговорил Антоха. – Он же сказал… «Много вас ходит»… А потом: «Как вы меня, так и я вас». И этот скрип… Дверь…

– Ты думаешь, это из-за двери? – удивилась Маша.

– А вообще-то я его понимаю, – сказала Лёля. – Когда тебе целый день над ухом так скрипят, конечно, озвереешь.

И потянулась к двери.

– Стоп! – Антоха успел перехватить ее руку. – Ты что делать собралась?

– Поговорить с ним… Объяснить, что мы не хотели…

– Поговорить, – презрительно усмехнулся Волков. – Девчонки… Вам лишь бы поговорить. Ладно, ждите тут, я быстро!

И Антон кубарем скатился по лестнице. Девочки проводили его удивленными взглядами, а потом разом сели на пол возле двери.

– Слушай, – сказала Маша, – а откуда ты умеешь с этими… кабинетными разговаривать?

Лёля пожала плечами:

– Не знаю… У нас в семье все умеют. И мама, и бабушка. И прабабушка умела.

– А папа?

Лёля секунду промедлила, но ответила:

– Я его никогда не видела.

– Извини, – смутилась Маша.

– Ничего, это у нас семейное.

Маша, чтобы замять неловкость, торопливо спросила:

– А у вас дома тоже домовые живут?

– Они везде живут.

– И ты их видишь?

– Не-а. Но и так понятно…

И Лёля, привалившись к стенке, принялась рассказывать Маше удивительные вещи о домовых. И что в их обличье появляются умершие предки. И что дом без домового разваливается. И что у него надо спрашивать, какую масть скотины он любит – а не то купишь коня не той масти, и домовой его изведет. И что на глаза домовой появляется только перед важными событиями, которые он чует наперед, а вот кошки их всегда видят. И что нельзя спать – даже лежать! – на любимом месте домового, а то он рассердится. И что именно из-за этого домовые и кошки часто не любят друг друга, потому что кошек молоком не корми, дай завалиться на чужую лежанку. И что домового нужно непременно подкармливать, а если повадится к тебе чужой домовой – выживать его, заведя во двор козла, а лучше – медведя…

– Ты так много всего знаешь! – завистливо вздохнула Маша, которая всегда считала себя если не самой умной в классе, то по крайней мере самой знающей.

– Ерунда! – отмахнулась Лёля. – Раньше это все знали, просто теперь забыли. Вот ты на самом деле много чего знаешь! Я бы так не смогла!

– Ну, – скромно улыбнулась Маша. – Я учу…

– Ты, наверное, очень любишь учиться!

Тут Маша вдруг воровато оглянулась и наклонилась к самому уху Лёли:

– Вообще-то я учиться не люблю! Я знаешь, что люблю… – Маша еще раз оглянулась и зашептала совсем тихо: – Драться на шпагах!

Лёля не успела толком удивиться, как по ступенькам уже взлетал Антоха.

– Вот, – продемонстрировал он девчонкам масленку. – Дело надо делать, а не языками чесать! Сейчас мы его живо умаслим.

«Живо умаслить» не получилось. Чтобы хорошенько смазать петли, пришлось дверь раз десять открыть и закрыть – и каждый раз кабинетный злобно скрежетал из своего угла. Правда, петли скрипели с каждым разом все тише, поэтому и его скрежет понемногу утихал. Когда Антоха в последний раз открыл совершенно бесшумную дверь, кабинетный молча взобрался на стол учителя и сурово уставился на гостей.

Гости терпеливо ждали.

– Ну, – не выдержал кабинетный, – а здороваться кто будет? Менделеев?

– Здравствуй, кабинетный-батюшка, – хором пропели пришедшие.

– Чего пришли?

– Совет твой нужен, – сказала Лёля.

Кабинетный слегка подобрел.

– Аааа, совет… Ну, совет – это можно, совет могу и дать, советов мне не жалко.

– Нам нужно найти одну вещь, похожую вот на эту, – Лёля показала серебряную «единичку» у себя на шее.

Кабинетный посмотрел на вещичку с уважением.

– Нашел бы такую – оставил бы себе, – честно сказал он.

– Понятно, – сказал Антон. – Извини, что потревожили. Пойду-ка я петли на двери водой залью, а еще лучше найду тут у тебя какой-нибудь химикатик, чтоб скрипело посильнее.

– Не надо, – остановил его кабинетный. – Экий ты горячий… Но глупый.

Антон так и остался стоять, не очень понимая, как реагировать. Буянить? Обидеться?

– Ладно, Волк, не злись, – сказал кабинетный. – Глупый не потому что дурак, а потому что многого еще не знаешь. Сейчас бы разругался со мной, а того не понимаешь, что я такую вещицу себе оставить не могу.

– Почему? – спросила Лёля.

– А по кочану! – ответил кабинетный.

Антон начал понемногу заводиться, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы в кабинет не ворвался Севка.

– Там во дворе, – громким шепотом сказал он, – ТАКОЕ!!!

Все кинулись из кабинета в коридор и прильнули к окнам, которые выходят на внутренний двор.

* * *

Дуба практически не было видно.

Двор оказался поделен пополам: с одной стороны висела белая туча, с другой – черная. Тучи равномерно колыхались, из них высовывались руки, крылья, хвосты, луки, пики, дубины и мечи. Тучи пищали, кричали, шипели, визжали и ухали.

– Где Мишка? – спросил Антон.

– Сидит под столом в столовке, – ответил Севка, тяжело дыша.

– Плохо, что он там один.

– Он не один, он со Столовым. Тот обещал его прикрыть.

– Хорошо… – сказал Антон. – А как вы про это узнали?

– Да кто-то несся по коридору с воплем: «Битва! Грядет битва! Все во двор!». Мишка под стол полез, а я к вам побежал.

В это время тучи стали медленно обходить дуб. Кто из них догоняет, а кто убегает, или кто нападает, а кто обороняется, никто так и не понял. Визг и крики усилились, послышался лязг оружия.

– Лёля, уведи девочек, – приказал Антон и оглянулся.

Девочек рядом уже не было.

И опять что-то неприятно его царапнуло. Вроде Лёля все сделала так, как надо, но ведь даже не спросила…

* * *

Тучи во дворе ускорились. Крики слились в один сплошной вой. Свистели крылья, щелкали хвосты и клювы. Мимо окна пролетело что-то настолько зловещее, что Антон покрылся холодным потом. Но уйти он не мог, он чувствовал, что должен посмотреть это до конца. А вращение становилось все быстрее, и уже не различить, где черное, а где белое, все слилось в одну сплошную серую массу, которая, не вписываясь в повороты, билась непонятными частями туловищ в окна, верещала и лязгала железом.