Целоваться запрещено! - Ксения Драгунская Страница 18

Когда я была маленькая, со мной в одном классе учился мальчик по прозвищу Виник. Потому что его фамилия была Винокуров. Он был чудной. С приветом. Притом с большим. С огромным приветищем. Когда мы обучались еще в детском саду (а мы с Виником жили в соседних домах и ходили в один детский сад), на обед дали вареную курицу, и Виник помазал ее зеленкой, чтобы курице не больно было, когда ее едят.

В школу Виник ходил довольно редко, и мы всегда очень радовались, когда он появлялся. Раз Виник пришел, значит, обязательно что-нибудь отчебучит.

И вот однажды, классе в четвертом, шел урок английского. Нашей любимой Ларисы Николаевны не было, и ее заменяла одна довольно вредная тетка. Она нас совершенно замучила, к тому же задразнила и заобзывала. Шел не урок английского, а какое-то мученье. Но посреди этого мученья кто-то из учителей заглянул в наш класс и позвал ее. Мучительница зыркнула на нас грозно, велела сделать пять упражнений, рявкнула, треснула журналом по столу, чтобы мы вели себя тихо, и ушла.

Нам тут же так весело стало, так хорошо. Мы стали разговаривать обо всем на свете.

— Хорошо бы, — сказал Димон, — завести такого какого-нибудь ученого зверька, вроде хомячка или морской свинки, и надрессировать его, чтобы он ночью, пока мама спит, выпалывал у нее из косы седые волосы. Вот как сорняки на огороде. А то она каждое утро причесывается, видит, что у нее есть седые волосы, и очень огорчается…

— Ты лучше учись хорошо, — посоветовала отличница Смирнова. — И седых волос у мамы будет меньше…

— А у моей мамы зато во какие мускулы, — похвастался Лукьянов.

— А у моей бабушки зато тройной подбородок, — не отстала Вера и напыжилась вся, чтобы показать, но у нее не очень получилось.

— Зато мой папа, — воображалистым голосом начал Макс, — такой умный и красивый, что у него целых четыре жены. И все они очень дружат с мамой и со мной, дарят подарки и шлют открытки к праздникам…

Так мы сидели и болтали, мучительница все не шла и не шла, в конце концов нам даже надоело болтать, и Настя сказала:

— А теперь давайте молчать!

— Точно! — обрадовался Макс. — Кто первый заговорит, тот лысая макака!

А Виник придумал:

— Лучше, кто первый войдет!

— Кто первый войдет или заговорит, тот — лысая зеленая макака! — решили все и стали молчать. Тишина.

И тут входит учительница и сразу, с порога, произносит любимое учительское слово:

— ТАК!!!

Мы изо всех сил старались не смеяться, но некоторые, например Ирка или Танька, они вообще дохлые, болели часто, тут же начали хихикать.

— Это что еще такое? Что за глупый смех? — Учительница почуяла неладное.

Тут Ирка и Танька просто затряслись от смеха, даже повизгивать начали, а глядя на них, принялись веселиться и остальные.

— Вы почему смеетесь? — рассвирепела учительница. — Объясните мне, что происходит! Как вы смеете?! Что во мне такого смешного?!

Уж тут-то все чуть под парты от хохота не свалились. А учительница стала такого цвета… Я даже испугалась, что ее сейчас удар хватит.

И Виник, наверное, тоже испугался. Он встал и сказал спокойно и вежливо:

— Мы смеемся, потому что вы — лысая зеленая макака. Так получилось. Вы уж не огорчайтесь. Вы — лысая зеленая макака, а так — ничего страшного.

И сел.

У учительницы голос пропал начисто. И как это только пятнадцать минут назад она на нас кричала?

Сначала она просто открывала рот — без всяких звуков, а потом схватилась за голову и побежала из класса спортивной рысью.

— Странная какая-то, — пожал плечами Виник. — Сама же просила объяснить, почему все смеются.

Винику, конечно, здорово влетело. В пятый класс он пошел в другую школу. В шестой — еще в одну. Седьмой класс заканчивал в санатории, восьмой — в другом городе, девятый — опять в Москве, но в лесной школе. Вернее, половину девятого, потому что в лесной школе он опять что-то отчебучил. В десятый класс его принимать никто не хотел. Что он делал дальше — я точно не знаю, но зато теперь наш Виник стал начальством и ездит на здоровенном джипе с мигалками.