Внеклассная работа - Борис Батыршин Страница 17

Гость с готовностью закивал. Мальчик лет десяти неслышно возник из-за спины дядюшки Ляо и протянул визитёру три медные монетки. Чань Ли схватил их и попятился, мелко-мелко кланяясь – каждый раз он сгибался чуть ли не до пояса. Песок больше не шелестел – хозяин дома так же неслышно растворился. И как это он ухитряется ходить с тростью совершенно бесшумно?

Что ж, «меньше знаешь – крепче спишь», как сказал однажды один знакомый Чань Ли русский варвар.

Разумеется, Чань Ли остался доволен. Он уйдёт от дядюшки Ляо обогащённым истинно конфуцианской справедливостью, на которой уже многие тысячелетия только и зиждется Поднебесная. Да, только так: с самых низов, из трущоб, – и до волшебных дворцов Запретного города!

Что будет дальше с загадочной монеткой, он не задумывался. Да и какое дело ему до того, что металлический кружочек с неожиданным для подобной монеты достоинством в 10 рублей и цифрами «2014» осядет в особой шкатулке у дядюшки Ляо, чтобы когда-нибудь, при подходящем случае, быть извлечённым, приобщённым и ОБДУМАННЫМ – вместе с новыми фактами.

Да когда это будет… Уж кому-кому, а дядюшке Ляо торопиться некуда.

Но дело, оказывается, ещё не закончено: в самом скором времени торговца Ван Люя навестят двое дальних родственников дядюшки Ляо. И рыбник, конечно же, не станет скрывать от таких больших людей, что получил монетку от своего племянника семи лет от роду, которого Ван Люй взял из милости после того, как его деревню сожгли бандиты-хунхузы. Мальчуган старательно помогает благодетелю, порой пополняя семейную казну несколькими медяками, что удаётся раздобыть на улице.

Родичи дядюшки Ляо навестят и шайку оборванных ребятишек, к которой прибился племянник Ван Люя, – и те в свою очередь расскажут о русских подростках, облагодетельствовавших юных попрошаек целой горстью таких монет. Тем временем сам дядюшка Лю встретится за чайником молочного улуна с господином Минем, самым известным менялой Люйшуня, и тот лишь усугубит его сомнения, заявив, что никогда и нигде не видал монет, подобных этой. После чего рассказ о расследовании, записанный на полоске тонкой рисовой бумаги, – вместе с двумя другими монетками, столь же необычными, – присоединятся к ней в шкатулке дядюшки Ляо. Пусть себе лежат – мало ли когда пригодятся.

Мудрый он, дядюшка Ляо. И мудрости его вполне хватит на то, чтобы не делиться такими непонятностями ни с кем – ни с ниппонскими, ни с русскими варварами. Скрыть, спрятать и неторопливо обдумать – а когда ещё для этого найдётся время? У дядюшки Ляо хватает забот.

Что тут скажешь? Китай…

VIII

– Ну и зачем тебе это понадобилось? – кисло осведомилась Светлана. – Полчаса не можешь прожить без идиотской выходки?

Вопрос был риторическим и прозвучал по меньшей мере раз в десятый. Сёмка промолчал, остро переживая свою вину, – лишь втянул голову в плечи и зашагал быстрее.

Сбежать от неё, что ли? Достала уже!

Ребята понуро шли вверх от Этажерки. Адмиральский кортеж давно укатил. Сёмка с удивлением подумал, что не заметил, как день склонился к закату. Набережная постепенно заполнялась фланирующими парочками; вечерний прилив ещё не начался, и изрядная часть акватории внутренней гавани обнажила дно. Вода далеко отступила от береговой линии, и особенно сильно – в Гнилом углу, правее Нового города. Корабли лениво курились дымками, выстроившись рядами вдоль Тигровки, до самого прохода на внешний рейд. Сколько же времени прошло, в самом деле? А завтракали они… когда? Давно, ох давно…

– Что-то мне есть захотелось. – Светка будто угадала его мысли. – Жаль, тут «Макдональдса» нет, верно? Сейчас бы по бигмаку и деревенской картошечке…

– Ага, и по большой коле!

Ребята рассмеялись, а Сёмка вспомнил ароматы кунжутного масла, тухлой рыбы и прогорклого жира – запахи китайских кварталов, откуда они убрались с такой поспешностью. Интересно, а где в этом городишке обедают белые люди? Неужели только у себя дома?

Подходящее заведение скоро нашлось – кофейня располагалась через площадь от длинного здания с чугунной оградой. «Портъ-Артурская женская гимнаыя», как гласила вывеска слева от парадного, размещалась в одном из крыльев здания. Увидав этот храм науки, Сёмка решительно увлёк спутницу прочь – не хватало ещё натолкнуться на Галину! Нет уж, хватит на сегодня неожиданных встреч…

Дом на углу площади, наискосок от местного заведения общепита, оказался повреждён. Перед выщербленным наверху фасадом копошились четверо китайских рабочих, нагружая битыми кирпичами ручную тележку. Неподалёку, возле низкого дощатого барьера, прилаженного прямо на мостовой, прохаживался туда-сюда стрелок в длиннополой серой шинели, с винтовкой за плечом. К длинному стволу примкнут тонкий, как шило, штык – колышется над папахой в такт шагам. Ребята переглянулись и несмело приблизились.

Загородка – несколько перекрещенных горбылей – ограждала яму в мостовой. Среди битого булыжника и свежевывороченной земли торчало нечто чёрное, цилиндрическое, наискось уходящее в землю. Плоское донце непонятной штуковины смотрит в сторону раненого дома. Сёмка пригляделся и, поняв, что это такое, невольно попятился.

– Что это, дяденька солдат? – поинтересовалась Светка с подобающей барышне робостью.

– Бонба это, с японского броненосца, барышня, – охотно пояснил стрелок. – Вчера днём как зачали косорылые по городу палить – сюды, значить, и прилетело! Вона какая здоровая будет, с хорошего поросёнка! Большая, видать, в ей сила, да Господь уберёг, не разорвалася, окаянная!

Вот он какой – калибр двенадцать дюймов! И Сёмка проследил взглядом траекторию, по которой мог прилететь тяжёлый снаряд. Так и есть – скользнув по пологой дуге с неба, снёс часть верхнего этажа дома, возле которого копошились сейчас китайцы, и, продолжив полёт, уткнулся вот сюда, в землю. Но взрыватель не сработал, а то очень большой вопрос, устоял бы дом, а заодно и соседние постройки.

Сёмка поёжился, припоминая поднимающиеся над крышами пакгаузов столбы взрывов. Перед глазами, как наяву, замелькали вдруг кадры старой чёрно-белой кинохроники: заваленные сугробами улицы, высокие дома с окнами, перечёркнутыми косыми белыми крестами. И люди – сгорбленные, закутанные в платки женщины, тянущие за собой санки с вёдрами и бидонами. Стена дома вдруг обрушивается – неестественно медленно, накрывая лавиной битого кирпича и клубами пыли мостовую и людей.

И – неприметная табличка, которую он сам не так давно видел – на экскурсии. Под табличкой пристроены несколько пожухлых красных гвоздик и алюминиевые ванночки от догоревших свечей.