Тяжелым путем - Лидия Чарская Страница 17

— Смотрите, видите эту черную фигуру… Мрачная личность, пробирающаяся из залы, это сестра молодого Басланова, — в тот же миг услышала Ия чей-то заглушенный шепот за собой.

— Что за странность нарядиться, точно на похороны… Ведь Басланов зарабатывает не мало, не мог поприличнее одеть сестру, неужели же… — отвечал на это другой.

Дальше молодая девушка не пожелала слушать. Ей казалось, что пол горел у неё под ногами, пока она пробиралась к порогу залы.

В соседней столовой, y ледяного грота с крюшоном, стояло несколько масок: пронырливый китаец, пестрый арлекин и бойкий Пьеро. Тут же была и Нетти, оживленная, смеющаяся, между Цветком Алого Мака, Доброй Феей и Мотыльком… Они все оживленна болтали, прихлебывая прохладительное питье из хрустальных бокалов. Очевидно, молодые люди не в первый раз подходили к крюшону, потому что движения и речи их были развязнее и порывистее, чем всегда.

— А, прекрасная монахиня, — при виде Ии весело вскричал арлекин, — вот неожиданное открытие, mesdames, вообразите, сие смиренная отшельница всех вас, как говорится, за пояс заткнула, по части грации и искусству танцев. Ия Аркадьевна легка и воздушна, как Сильфида и, право, многие из ваших дам и барышень могли бы позавидовать ей.

— Ха, ха, ха, — не совсем естественно рассмеялась Нетти, не выносившая, чтобы в её присутствии хвалили других.

— Вы пристрастны, monsieur! — пропищал Красный Мак, всячески старавшаяся не быть узнанной её собеседниками.

— Воображаю танцующей эту провинциалку, — шепнула на ухо Пьеро Добрая Фея.

— Га-га-га! — заржал Пьеро диким смехом Димы Николаева и ломаясь, и извиваясь с искусством настоящего клоуна, он ни с того ни с сего обратился к барышням с довольно своеобразным заявлением: — A вот, если б вы видели только лошадь князя Контакузен, mesdames. Она взяла первый приз на последних скачках. Mille diables, не лошадь, a огонь!

— На такую не грех поставить, — вращая черными щелочками глаз в отверстии маски, вставил китаец, прихлебывая крюшон из хрустальной стопки.

— A разве ты играешь на скачках, милый китайский мандарин? — кокетливо смеясь, обратилась к китайцу Добрая Фея.

— A ты умеешь держать на привязи твой болтливый язычок, волшебница.

— Мы не болтливы, сударь! За это подозрение не желаю говорить с вами, — обиделась маска.

— Увы мне! Увы мне! — воздевая руки к небу, запел китаец.

— Мотылек, разреши наполнить этой живительной влагой твой бокал, — обратился арлекин к Кате.

Девочка со смехом протянула ему опустошенную ею только что стопку. Её глаза неестественно блестели. Из-под кружева полумаски то и дело сверкали в улыбке зубы. Катя никогда за всю свою коротенькую жизнь не брала в рот вина и нынче впервые, по настоянию Нетти, выпила холодного крюшона. Последний сразу ударил ей в голову, заставляя беспричинно смеяться на каждое слово. Лицо её пылало под маской, голова слегка кружилась. Но тем не менее она храбро поднесла к губам стопку, наполненную шампанским, ни в чем не желая отставать от старших.

Как раз в эту минуту рука подоспевшей Ии удержала ее:

— Перестань, Катя, это вредно и некрасиво. Ты еще ребенок, a детям не полагается пить вина, — произнесла она, взяв у девочки бокал с искрящейся влагой.

— Но как строго, однако… — засмеялся Пьеро, вертясь на каблуке.

— В монастырях проповедуется пост, молитва и полное воздержание от спиртных и виноградных напитков, — тоненьким фальцетом протянул арлекин.

— Вот еще! — надула губки Катя, — я не понимаю, почему ты, Ия…

Она не договорила, потому что Нетти отвела в эту минуту старшую золовку в сторону и, сверкая глазами, зашептала ей, мало заботясь о том, слышат ее или нет.

— Ия, что вы сделали? Вы же осрамили нас с André.

— Я? Осрамила? Что вы еще выдумали, Нетти? — с неподдельным изумлением вырвалось у той.

— Не притворяйтесь, пожалуйста, моя милая, вы отлично знаете, что я хочу сказать! Взгляните на себя, как могли вы показаться на вечере в этом жалком тряпье! Ведь вы же родная сестра André! Что будут говорить о нас с мужем! Скажут, балы устраивают, a бедную молодую девушку одели в лохмотья, как какую-то нищую или Сандрильону. Если б я знала это раньше, то ни за что не пустила бы вас сюда в этом затрапезном виде.

Ия слушала, не веря ушам. Неужели уже настолько была мещанкой эта блистательная Нетти, чтобы делать ей такие нелепые, пошлые замечания, да и притом вслух, при всех!..

Оскорбленная, негодующая, взглянула она на невестку.

— Это легко поправить, — металлическим тоном произнесла она, — большая часть гостей меня не узнала, и я постараюсь незаметно скрыться от тех, кто меня видел и уже не возвращаться сюда, чтобы не компрометировать вас моим костюмом. Таким образом, инцидент будет исчерпан, я надеюсь, вполне, — спокойно, но с легким оттенком насмешки проговорила она, направляясь к двери.

— Это будет самое лучшее, что вы могли придумать, — холодно бросила Нетти вдогонку молодой девушке. Но та не слышала ее. Мысли Ии были теперь заняты уже другим.

— Катя, — позвала она с порога сестру, — я надеюсь, что ты не будешь больше делать глупостей, пить вина, и тотчас же после ужина пойдешь спать. Тебе, как девочке, еще рано оставаться до самого конца бала.

— Ого, какая строгая, однако, старшая сестрица! — паясничая, пропищал Пьеро.

— Она страшная деспотка и завидует Кате, — успела шепнуть Нетти своим друзьям.

— Смотрите, пожалуйста, a на вид смиренница какая, воды не замутит!.. — засмеялся Красный Мак, в лице Нины Завьяловой.

— В тихом омуте, вы знаете… — подхватила её сестра Ольга.

— Офелия, ступай в монастырь!* — подскочил к Ии арлекин, успевший уже приложиться к десятому бокалу, и вследствие этого не совсем твердо державшийся на ногах.

— Офелия, о нимфа! — помяни меня в твоих святых молитвах, [1]— внезапно опускаясь на одно колено, с патетическим жестом продекламировал Дима Николаев — неугомонный Пьеро.

Но Ия уже не слышала того, что ей говорили. Со смутным чувством глухого раздражения, впервые появившимся в её душе, она поднялась к себе в детскую. Здесь перед божницей теплилась лампада. Слышалось ровное дыхание спящих детей, и на нее сразу пахнуло атмосферой патриархального уюта, покоем и сладкой грустью.

Смутно заглушенные несколькими дверьми, долетали сюда звуки мазурки, веселые выкрики дирижера… Топот сотни ног… Звонкие, молодые всплески смеха… Но молодая девушка ничего не слышала. Она достала из бювара лист почтовой бумаги и села за письмо к матери.