Беги, мальчик, беги - Ури Орлев Страница 17

Пришла осень. Лес изменился. Листья начали желтеть и увядать. Все труднее и труднее стало находить ягоды. Давид продолжал залезать на деревья и срывать орехи, но теперь скорлупа у них затвердела, и их приходилось раскалывать камнем. Напротив, грибов становилось все больше и больше. Но Давид не знал очень многие из них и поэтому боялся их есть. Он ел только те, что когда-то собирал с братом. Все меньше и меньше становилось былых приятных дней. Теперь Давид вечно ходил промокший, потому что дожди шли все чаще и чаще. Вечерами он иногда пробирался в какую-нибудь деревню, чтобы украсть еду, но в преддверии зимы крестьяне закрывали свои дома и хозяйственные пристройки, а во дворах, снаружи, не оставалось почти ничего. Лужи все чаще покрывались по утрам тонким слоем льда, а когда земля затвердела, стало трудно выдирать из нее даже те немногие морковки и редиски, которые еще остались кое-где в огородах и в полях. Помидоры и огурцы исчезли уже давно, и Давид все время ходил замерзший и голодный.

Однажды, проходя мимо одной из деревень, он увидел издали старого крестьянина, который рубил дрова. Свою куртку он повесил на забор, чтоб не мешала. Давид дождался, пока старик положил топор и зашел в дом, быстро огляделся кругом, без всяких колебаний схватил куртку и бросился бежать. Куртка оказалась из толстой шерсти, на теплой подкладке. Давид укоротил ей рукава осколком стекла, обрезками рукавов обмотал босые ноги, потом разобрал кусок веревки на длинные нитки и этими нитками обвязал и скрепил свою самодельную обувь.

Несколько раз он с помощью Маришиного стекла пробовал разжечь костер, чтобы согреться, но это удавалось крайне редко — то ли потому, что солнце появлялось лишь на мгновенье и сразу скрывалось за тучами, то ли потому, что все вокруг было мокрым.

Однажды ночью начал идти снег и шел, не переставая. Давид вышел из лесу, голодный и дрожащий от холода, и пошел искать работу. Снег падал весь тот день, и Давид в течение многих часов с трудом пробивал себе дорогу. Только с наступлением темноты он добрался до какой-то деревни, наполовину утонувшей в белых сугробах. Холодный ветер дул в лицо. Ни одной живой души не было снаружи — ни человека, ни собаки. Снег лежал вокруг домов, на соломенных крышах, на телегах, колодцах и заборах. Только перед избами, амбарами и помещениями для скотины были расчищены узкие тропки. В центре деревни тоже были протоптаны дорожки, и Давид пошел по ним. В некоторых окнах виднелся слабый свет. Он вошел в один из дворов, направился прямиком к амбару, закопался в солому в защищенном от ветра углу, закутался в свою просторную куртку и уснул. Давид спал беспокойным сном, время от времени просыпался, дрожа, как в лихорадке, и снова засыпал. Ему снилось, что они с мамой снова находятся в гестапо. Потом он увидел лицо какого-то чужого человека, который притворялся его отцом. Он проснулся от страха. «Я болен», — подумал он. «Всегда иди к бедным, Давид, они скорее готовы помочь». — «Да, папа».

Когда утром Давид открыл глаза, он не знал, где находится. У него болела голова, а когда он попробовал встать, ноги под ним подогнулись, и он упал. В полумраке Давид пополз в сторону бледного просвета в соломе. Оперся о стенку и сумел подняться. Стояло серое зимнее утро. Хозяйственный двор, в котором он провел эту ночь, не походил на бедный. Давид подавил в себе порыв подойти к избе и постучаться в дверь, выбрался со двора и побрел дальше. Расстояния от одного двора до другого не были такими уж большими, но для него они удваивались и утраивались. Каждый шаг казался последним. Он силой заставлял себя снова и снова вытаскивать из снега и переставлять ноги, одну за одной. Его переполняло одно желание — лечь тут же, немедленно. И вдруг все исчезло — он видел только серое небо над собой. «Ты должен выжить, Давид». — «Да, папа». Он понял, что упал. Собрал всю силу воли, поднялся и увидел небольшую избу и рядом с ней — разрушенное строение и забор, окружавший часть двора. «Это, наверно, бедняки», — подумал Давид. Глаза его на мгновение застлал туман, и все вокруг как будто бы раздвоилось. Он протер глаза, постоял немного, а потом из последних сил поднялся на несколько ступенек. Постучал. Постучал снова. Перед ним открылось что-то вроде узкого-узкого прохода, который упрямо отказывался расширяться. Проход был заполнен серебристым туманом, а когда туман чуть рассеялся, в нем появилась женщина. Это была самая красивая женщина из всех, каких Давид когда-нибудь видел. И тут же все вокруг потемнело и исчезло. Он упал.