Царское дело - Наталья Савушкина Страница 16

На сырой после дождя лавке, подстелив под себя газету, сидит боком к Тае чужая девчонка в шерстяном платке и ест из горсти вишни, сплёвывая косточки под ноги. Тая стоит, оторопев. Чужой в деревне – событие, а новенькая девочка – и подавно. Незнакомка оборачивается на шум шагов, и Тая видит прозрачные глаза, лицо, готовое сморщиться в яблочко с кулачок…

– Анька? Ты?.. Как ты сюда попала? – спрашивает она растерянно.

Она сразу узнала это лицо: Анька, станция, душный автобус – всё, что давно прошло…

– Тю! Таисия в честь прабабушки! – удивляется Анька, и её тонкие губы растягиваются в улыбку, приоткрыв дырку на месте зуба. – Вишню будешь? – она протягивает худую ладонь, полную мелких бордовых ягод, и говорит быстро:

– А я к тётке Зое приехала. Дом, где забор с карандашами, знаешь? За Чекмарёвым прудом. Меня тётка взяла на неделю, за козой присматривать, пока дядя уехал. Я буду молоко пить, оно полезное.

И, широко открыв желтоватые глаза, Анька сообщает шёпотом:

– А за прудом у тёткиного дома знаешь что есть?

Тая вспоминает доски забора, раскрашенные как карандаши, и неподалёку – мелкий неопрятный Чекмарёв пруд, заросший по берегам густым кустарником и камышами. Место почти дикое. Никто на этот пруд не ходит: рыбы в нём нет, воды – по колено. Даже мальчишки брезгуют ловить там головастиков. Не пруд, а большая лужа. Что за ним может быть?

– Ничего там нет, – уверенно говорит Тая. – Только бузина и шиповник. Туда даже овец не гоняют, сплошной бурелом, ни пройти, ни проехать.

Анька зажмуривается от такого недоверия, громко втягивает курносым носом воздух и выпаливает:

– А вот и есть! Там старый сгоревший дом! Крыши нет, а сам стоит. Я по кустам лазила – козу искала, сама видела!

– Врёшь? – неуверенно говорит Тая, отступая на шаг.

Вместо ответа Анька безмолвно бьёт себя кулаком в грудь. Через минуту они обе уже бегут на конец деревни, поскальзываясь на размокшей от дождя дороге.

Пробираться сквозь кусты после нескольких дней дождя – дело не для чистюль и недотрог. Тропинки нет никакой, только следы Анькиных ног на глинистом берегу пруда да мокрая трава перед плотными зарослями кустарника. Взлохмаченные, поцарапанные и мокрые, девочки наконец замирают перед тёмной, почти чёрной, избой. Тая стоит чуть впереди и, боясь вздохнуть, смотрит на почерневший угрюмый сруб без крыши, на окна без стёкол, на заросшие травой ступени крыльца.

– Я же говорила, – шепчет за её спиной Анька. – Фашисты пожгли.

– Если б пожгли, ничего бы не осталось, – отвечает Тая и решительно шагает к недружелюбному дому.

Она осторожно ставит ногу на еле видную под травой нижнюю ступеньку. Прогнившее дерево осыпается, и нога в резиновом сапоге оказывается зажатой в проломе доски.

– Ты что, а вдруг там бомба? – хрипит Анька сзади испуганно.

– Да какая ещё бомба, – Тая отмахивается и, вытащив ногу из деревянных тисков крыльца, шагает через две ступеньки вверх. Здесь пол покрепче, но всё равно она на всякий случай держится за косяк.

Входная дверь захлопывается за ней с сильным стуком. С порога видна изба – там двери нет. Нет и пола: вместо него – утоптанная земля гораздо ниже порога. «Значит, тут был погреб. А половицы сняли. Или они сгорели», – думает Тая, разглядывая чёрные подпалины в углу. Но потолок в комнате цел, хотя и чёрен от сырости. Под ним набиты прочные доски…

«Ага, полати!» – Тая карабкается вверх, держась за ржавые металлические скобы, вбитые в стену.

Когда через минуту под окном раздаётся треск кустов и Анькин испуганный голос зовёт: «Эй, ты где?», Тая уже сидит на полатях и перебирает оборванные газеты и книги без обложек.

– Полезай сюда! – кричит она перепуганной Аньке, перелистывая отсыревшую книжку с яркой картинкой: весёлые цветы и звери, в небе сияет ослепительное солнце.

Анька вздрагивает, услышав Таин голос откуда-то сверху, но, быстро сообразив, что к чему, тем же манером карабкается по скобам наверх, бормоча:

– Вот ты не веришь, а мамка говорила, у них пацаны на минах подрывались там, где немец проходил.

– Так то когда было, – спокойно отвечает Тая. – Война кончилась – ещё моя мама не родилась. Мне бабушка рассказывала: тут фашисты проходили, когда отступали, некогда им было мины раскладывать. Кидали бутылки с зажигательной смесью. Между прочим, в наш дом тоже кинули. Но прабабушка вбежала в комнату и выбросила бутылку в окно. Только на полу подпалины остались, – и Тая посмотрела в угол избы, где чернели обугленные брёвна.

– Я ж говорю – фашисты пожгли! – уловила Анька знакомую тему.

– Может, и так, – примирительно согласилась Тая. – Только смотри: тут газеты «Ленинское знамя» за шестьдесят третий год. А это уже после войны.

Тая протянула Аньке кипу сырых газет. Та осторожно взяла и вдруг спросила:

– Это та самая твоя прабабушка, которая герой войны?

Тая опешила. Внезапный перескок на другую тему сбил её с мысли, и она застыла, держа в руке газеты. Но Аньку не смутило превращение Таи в статую. Она усмехнулась, словно знала какую-то важную тайну, и сказала гордо, приподняв рыжеватые брови:

– Между прочим, Анна Каренина – и из кино, и из книжки. Красивая женщина была – страсть! И вот, значит, влюбился в неё один хлыщ, расфуфыренный весь, – страсть! И она тоже, значит, влюбилась, ну просто страсть, и сбежала от мужа. А ребёночек-то у мужа остался. Ну, она и страдает. Вот, – оборвала Анька, как будто рассказывала фильм, не досмотренный до конца. – А вообще «Анна» значит «милость» и… – она запнулась, выговаривая незнакомое слово, – «благодать». Добрые мы, милостивые, всех жалеем…

Анька вдруг быстро повернулась к окну, приоткрыв рот. Снаружи громко трещал кустарник. Девочки побледнели и уставились друг на друга круглыми от страха глазами.

– Да, может, это корова забрела! – неуверенно говорил один, писклявый, голос.

– Не полезет корова в такую чащу. Тут и травы нет, – отвечал ему другой, погрубее.

– Ну, коза там… – не сдавался писклявый, заглушаемый треском сучьев.

– Где ты видел, чтобы козы и коровы без привязи гуляли? – сердился грубый. – Ты же видишь, лаз большой, тут люди шли. А вот куда шли – это мы сейчас узнаем.

– Максон, ну охота тебе лезть в колючки, ну шли и шли, нам-то что?

– Дрейфишь – так оставайся, – слышался второй голос всё ближе. – Без тебя обойдусь.

– Так мокро же… – пискнул первый и замолк, потому что грубый вдруг глухо крикнул: «Стой!», и наступила тишина.

Девочки глядели друг на друга, не отрываясь. «Мальчишки!» – беззвучно сказала Тая. Анька крепко вцепилась в её руку. «Тихо! – скомандовала Тая одними губами. – Они нас не заметят». Анька энергично закивала, но руку не выпустила.