Угнанное пианино - Елена Нестерина Страница 16

Параллельно всем тем событиям, которые происходили с Вероникой, Ариной, Зоей, ее семейством и остальными участниками заварившейся каши, неизвестный, обиженный и страдающий изгнанник, воздевая в необыкновенной тоске руки к небу, во весь голос стенал:

– Горе мне, горе! Куда я иду, зачем иду… Нет мне места меж людей, один я среди снега… Плохо мне, несчастному! За что вы так со мной, люди? Бедный ты мой подарок, горемычная пижамка! Намок твой помпончик, и панталончики все заляпались… О небо марта! Прекрати кидать в меня свой холодный недружелюбный снег, будь милосердным. Я страдаю, и ноги мои промокли! Выгнал меня злой Артур!.. Небо, послушай меня, страдальца! Нашли на Артура бурю и ураган с молнией! Ой, нет, не надо. А то на Веронику тоже попадет… Что мне делать, о птицы-голуби, куда мне податься, о резвые машины? Судьба, судьба, зачем ты со мной так жестока?

Конечно, в этом гонимом страдальце без труда можно было узнать Антона Мыльченко. Забрызгались грязью по самые колени его шелковые панталончики, под снегом и дождем измокли колпачок и пижамная куртка. А ноги в комнатных тапочках без задников на резиновом ходу так промокли и замерзли, что даже говорить об этом не приходилось…

Прохожие, которым на улицах города попадался этот странно одетый и разговаривающий сам с собой мальчик, то печально вздыхали над судьбами оставленных без присмотра детей, то показывали на него пальцем и смеялись над дурачком, то… Да, некоторые делали вид, что не замечают полосатого чудака в колпаке. Антон Мыльченко мужественно все это переносил – страдать так страдать. Вот какой линии поведения решил придерживаться он.

Антон вполне мог вернуться домой, согреться как следует, вкусно поесть, уютно устроиться в кресле перед телевизором или за письменным столом с книжкой.

Но не этого жаждала сейчас душа поэта. Так ее обидели, так оскорбили, что требовалось что-то такое сверхнеобыкновенное, чтобы заглушить Антошины тоску и скорбь. Где он, край света? Если бы был, то Антон непременно бы туда отправился. А так ведь нету – и хоть ты избегайся, не найдешь его. А как бы он пригодился! Грустно поэту – и он – раз! И на край света отправился. Обязательно дойдет до конечной точки маршрута. А так таскайся себе по городу, сколько выдержишь, топи грусть-тоску в ледяных лужах вместе с ногами, зарабатывай простуду или даже воспаление легких…

А если взять и смертельно заболеть? Нет, в конце концов вылечиться, конечно, но сначала пусть все подумают, что он умирает! Зоя Редькина пусть так подумает, Вероника, все, все, все! Пусть придут к изголовью его белой печальной кровати, льют слезы, вспоминают, какой он, Антон Мыльченко, был хороший, просят врачей сделать невозможное, предлагают все свои сбережения, чтобы только спасти его. И пусть не помогает ничто. И все сразу поймут, каким тусклым мир станет без него, Антона Мыльченко… Вот тогда-то и выздоравливать можно! И тогда уже все его навсегда полюбят, будут бояться за его здоровье, жалеть станут, оберегать…

И все это из-за кого!? Женщины, какие же они все-таки коварные, эти женщины! Для них еще и праздник придумали. А они вот как с людьми поступают…

Мужчины, правда, тоже не лучше – тут же подумал Антон-правдолюб. Артурчик… Негодяй. Низкий человек. Зачем он так поступил с ним?

А все ведь и на самом деле из-за этого Артурчика, из-за его грубой силы, которая вытолкнула его, Антошку, на лестницу. Нет, еще раньше – из-за кое-кого другого… Редькина, вероломная Зоя Редькина отказалась от его подарка! А ведь Антон так хотел сделать ей приятное! Когда же она на бегу бросила, что ей не до него сейчас, Антон крайне обиделся. Боль чуть не разорвала его поэтическое сердце.

«Ну и ладно! – подумал он, когда Редькина торпедой пронеслась мимо него и исчезла где-то на улице. – Не хочешь, Зоя, быть поздравленной, тем более самим мною, ну и не надо! Не так много женщин в нашем городе будет поздравлено с поэтическим уклоном. Ты не попадешь в их число. Ты не станешь избранной, о Редькина!»

Антон тут же подумал о красивых девочках, которых можно было с успехом поздравить. Сразу на ум пришла Арина Балованцева. Но она жила очень далеко.

А в соседнем с Зоиным подъезде проживала записная красавица из их седьмого «В» класса – Вероника Кеник. Тоже отличный вариант!

Подумав о ней, Антоша гордо вскинул голову и направился в соседний подъезд. Уверенность и праздничное настроение вновь вернулись к нему. А уж что произошло в квартире Вероники и как это подорвало веру Антона в людей, хорошо известно.

И вот тогда, будучи выгнанным с позором вон, Антоша принялся страдать. И затем решил, что в таком состоянии он непременно напишет что-то сверхгениальное. Трагедию в стихах, это точно! А потому непременно нужно подходящее место для вдохновения! И Антон, минуты три побившись грудью о дверь квартиры Вероники, отправился на кладбище. Встать на старинную каменную плиту, оказаться осененным крыльями ангела – и начать сочинять! Строки сами будут ложиться одна к одной, рифмы небесной красоты появятся. Чудо!

Но с кладбища его погнал сторож в валенках, что-то все предлагал ему, – наверно, как понял Антон, оставлял его навсегда тут при кладбище жить. Снег на надгробиях разметать, дорожки чистить, могилы рыть… Антон не хотел ничего этого, а потому решительно отказался от предложения дяденьки с железными зубьями – и рванул прочь.

И вот теперь, чувствуя себя совершенно одиноким, гонимым и непонятым, Антон шел по городу, не обращая никакого внимания на удивленные взгляды прохожих.

И никто не мог ни помочь ему, ни ответить на вопросы. И так брел он, неведомый, гонимый и страдающий. И не было ему покоя, и не было приюта. Страдать же хотелось необычайно. Он и страдал – во всю ширь его могучей романтической души.

– Зоя, я отгадала секрет! – сказала Арина, когда они с Зоей выбежали на улицу. – Мы с тобой о чем говорили? О портфеле?

– Ага.

– А в портфеле что?

– Инструменты, – ответила Зоя.

– А пианино что такое? Тоже… – воскликнула радостно Арина.

Но в это время зазвонил ее мобильный телефон. Арина, оборвав фразу, поднесла его к уху.

– Арина, срочно, очень срочно иди ко мне! Тут ужас что творится! – раздался в трубке взволнованный голос Вероники Кеник.