Луч широкой стороной - Ольга Колпакова Страница 16

Родители вытащили Князя из вазы. Получилось это без стеклореза и голодания. Лед, растительное масло, вазелин и… папа, который, конечно, тоже приложил некоторые усилия, чтобы «раскороновать» соседа. Мама массировала ему шею и плечи, переживая, не выскочат ли шейные позвонки. Лешка волновался, не сдернутся ли вместе с вазой уши и брови. Все обошлось, хотя временами Князь склонялся к тому, чтобы остаться в вазе навсегда. Вазу сняли, но кличка Князь приклеилась к Андрею крепко, и на следующий день его так называла даже родная мать.

Вазу понесла соседям вернувшаяся с реки Дина, потому как Лешка с освобожденным Андрюхой тут же умчались за хлебом, а потом гулять. Папа чинил забор, а мама пошла отдохнуть и подумать над материалами, что привезла из райцентра.

Быстро выполнить это поручение у Дины не получилось. Сосельники плотным кольцом окружили новую соседку, отрезав путь к воротам инвалидной коляской, которой в дни магнитных бурь пользовался дед Алтынтас.

– А ты ведь на Катю похожа, – качал головой старик, – на прабабку твою, вот какое дело… Да, соседи мы с ними всю жизнь были, дружили крепко. Жалко, прадед тебя никогда не видел, вот бы порадовался… Мы с ним соревновались, кто дольше протянет. Выйдет он, бывало, на крыльцо утром и орет: «Живой ты там, калмыцкая душа, или под Белые скалы пошел?» А я в ответ: «Не дождешься, хохлятина ты такая, я у тебя на похоронах еще спою!» Подначивали друг друга. Хотя я такой же калмык, как он хохол. Полно всего понамешено-то. А орали на русском языке.

– Ты ей расскажи, как вы самоцветы с ним в чудских шахтах у Синего утеса искали! – рассмеялась Сана. – Золотодобытчики!

– Хотели невестам колечки с самоцветами подарить! – хихикнул дед Алтынтас.

– И как пытались в щель спуститься! Ох, ну и… А в Демидовский рудник лазили… – не унималась Сана. – Всю жизнь его к золоту тянуло! А как построили комбинат, так объявил себя «врагом народа»! Не желает, чтобы разработки вели – и все тут, коршуном на цивилизацию нападает! Гриф и есть гриф.

Она крутила в руках тяжелую вазу и радовалась, что ее идея – пустить все по течению – принесла первые положительные плоды.

Дед звонко, совсем не по-стариковски засмеялся.

– А ты еще возмущаешься, в кого твой Андрей, – покачала головой тетка Алена и окропила святой водой Динку. – А песни-то как горланили! Один – «Ой, мороз, мороз!», второй – «Ой, Алтай, Алтай!».

Дина вдруг поймала себя на мысли, что согласилась бы на время побыть этим ветхим стариком, чтобы оживить прадеда в собственной памяти, а не представлять с чужих слов. Вслух посетовала, что так поздно придумали видеокамеры.

– Я лучше песней расскажу, – сказал дед Алтынтас.

Дина слегка опечалилась. Слушать, как поют дедушки-бабушки, ей никогда не нравилось.

– Знаешь, что такое «кай»? – спросила Сана.

Дина отрицательно покачала головой и приготовилась терпеть.

Тетка Алена принесла деду топшур – похожий на домру инструмент. Дед осторожно поддел струну.

Дина даже сначала не поняла, откуда появились звуки. Словно ветер, набирая силу, прошелся по вершинам берез. Потом она подумала, что это слышно течение реки. Чарыш шумел все громче, ниже и вот уже рокотал, переворачивая валуны.

Дина замерла и посмотрела на деда. Почти не открывая рта, дед пел. Уже можно было вычленить слова, но песня была не на русском. Впрочем, это не имело большого значения. Кайчи рассказывал историю, которая силой воображения переносила ее в прошлое. Можно было не слушать, а рассматривать картинки.

Радостно заржал конь, которого оседлали мальчишки. Они скачут вдоль реки. Из ее воды можно делать хрусталь. Нет ничего чище на земле! Черная плодородная земля сменяется зеленым лугом, дорога идет в горы, украшенные цветами. Нет ничего радостней на земле! Разноцветный узор перетекает в золотую волну – это золотой Алтай. Здесь все золотое: ручьи, камни и пещеры. Мальчишки ходят босыми ногами по золотому песку. Золотом покрыт на хрустальной вазе узор. Золото – это частица солнца. Нет ничего теплее на земле! Поют птицы. Лошадь скачет вверх. Серебристые скалы сменяются белыми. Это белки́ – укрытые снегом вершины гор. Снег здесь не тает даже летом. Нет ничего свежее на земле! Рядом растет нежная сон-трава, которую мальчишки приносят мамам. Нет никого добрее на земле!

Стук копыт – звук топшура – зачаровывал. Дине хотелось двигаться вслед за звуком, и танец этот был бы ритмичен, как шаг коня, пластичен, как лист на волне, невесом, как беспричинная радость. Но звук затихал. Динка очнулась и часто заморгала, стряхивая с ресниц видение.

У забора стояли родители, Лешка и Князь.

– Я ж говорила, услышите, – кивнула им Сана и махнула вазой: – Спасибо!

– Дедушка Алтынтас, вы продолжаете петь?! – воскликнул папа.

– Только я и продолжаю, Михайло, – грустно сказал дедушка, – старый дурак. Больше в деревне никто не поет. Поэтому и не умираю. Сто лет – давно пора бы. Но на музыку прилетают курмесы{ Курме́сы – души умерших в мифологии алтайцев.} и велят оставаться здесь.

– Сто! Все он молодится, – полушутя сказала тетка Алена. – Сто два не хочешь?

– Ты, Алена, какая-то мелочная зануда! – рассмеялся дед. Но смех был уже не мальчишеский, а хриплый, напоминающий кашель грифа. – Так-то я еще ничего, тело бы только сменить или утюгом, что ли, прогладить: морщин сильно много.

Дед поманил рукой правнука, и Андрюшка, не тратя время на обход, полез через забор.

Сана вспомнила, что до сих пор держит в руках вазу, и засуетилась:

– Куда уже это твое наследство ставить? Все руки оттянула, тяжесть такая! Иди, иди сюда, дед тебе сейчас уши надерет.

Андрюха, готовый спрыгнуть, решил на всякий случай остаться на заборе.

– Не надеру, – сказал дед.

– Я потом приду, – решил Князь. – Попозже. Мы с другом погуляем.

Сана охотно согласилась. У нее всегда находилось множество дел в дедовом доме, а сын только мешался.

– Только там смотрите, чтобы аккуратно. Ваз-то вам ваш дед, надеюсь, не оставил? – спросила она.

– Нет, ваз не оставил, – улыбнулся папа.