Армас. Зона надежды - Юлия Венедиктова Страница 16

– Да ладно! Какие могут быть дела? Не выпендривайся.

– У меня, правда, важное дело в отряде.

– В каком отряде, Агата? В пионерском? Советский Союз давно отменили!

Они хохочут так, что на нас оглядываются посетители.

– В поисковом, – шепчу я, чувствуя, как горят щеки.

– Еще и такие бывают? И чего ищут, клады? Тогда я с тобой!

– Увы. Всего лишь людей.

– Пфф, я-то думал, что-то интересное.

– А помогать людям, по-вашему, не интересно?

– Слышала я про этот отряд, – говорит Аська Клевцова, и все головы поворачиваются к ней. – Болтовни много, а толку ноль. У наших соседей сын десятилетний пропал. Стали они в полицию звонить, потом, от отчаяния, видимо, в отряд этот. Там сразу забегали. Двое суток возня продолжалась. Всех достали – выспрашивали, вынюхивали, подозревали, бумажки клеили. А потом пацан сам объявился! Просто уезжал к дружку по Интернету в соседний город.

– А у меня был парень волонтер, – вторит Дашка Потапова, накрашенная, как Леди Гага. – Двадцать лет, а в голове, кроме пропавших людей, нет ничего. В фэйсбуке постоянные просьбы о репостах, времени на меня не хватает, потому что не умеет расставлять приоритеты. Если бы они там хотя бы деньги зарабатывали, а то ведь простое сотрясание воздуха.

– Как вы не понимаете? – спрашиваю я, а голос предательски дрожит.

Мне хочется сказать о том, что бурлит сейчас в душе. Обо всей истории нашей «болезни».

Да, мы не получаем денег. Да, постоянно думаем о потеряшках и, разглядывая людей на улицах, ищем не симпатичные мордашки, а лица с ориентировок. И естественно, нам хочется поделиться этим со всем миром. Ведь если все будут знать, у потеряшек будет больше шансов на спасение. И да, дорогие бывшие одноклассники, ставшие мне настолько чужими, в любой момент вы можете стать героем той самой ориентировки, мимо которой равнодушно пройдут другие. Другие, но не мы…

Мне хочется сказать все это, но из горла рвутся лишь клокочущие звуки.

И становится страшно. Оттого, что я не могу защитить отряд. Не могу объяснить этим дуракам важность дела, которое совершают мои друзья.

Чувствую слабость во всем теле. Вместо пламенной речи я с шумом отодвигаю стул и ухожу.

Стоя за кадкой с неизвестным, но жутко злобным растением, набираю номер Объекта.

Слышу его теплый голос и чувствую себя полным ничтожеством.

– Саш, забери меня, – шепчу в трубку и вытираю рукавом щеки. – Я не смогла, я трус.

Он забывает все вопросы, кроме главного – куда ехать.

Уткнувшись лбом в прохладную стенку, слушаю гудки.

Он уже заводит машину, он уже едет. Только мне будет стыдно смотреть в его глаза.

Гурамова и Топорков извлекают меня из-за кадки и ведут к столу.

– Чего ты, в самом деле, – ворчит Гурамова, принося мне воды.

Болтовня перетекает в спокойное русло. Меня благоразумно не трогают.

Они появляются втроем – Объект, Максим и Суворов. В грязных штормовках, защитных штанах, заляпанных резиновых сапогах. И лица у них такие суровые, будто приехали на бандитскую разборку.

Все кафе затаив дыхание смотрит на моих спасителей.

Максим обводит взглядом зал, потирая кулаки. А Объект в своем репертуаре – сражается с кустом-прилипалой у двери. Кажется, куст побеждает, потому что Санька теряет равновесие и заваливается на пол, получая колючей веткой в лицо. Максим оборачивается и разнимает свару, растаскивает противников по углам – Объекта поближе к Суворову, а куст – как можно дальше от входа.

Суворов первым замечает меня. Он иронично и спокойно смотрит в мои глаза, и мне не нужно никаких слов и ободрений с такой-то группой поддержки! Мне просто хочется плакать оттого, что они у меня есть.

Опускаю голову и шмыгаю носом, пока они шагают в нашу сторону. Одноклассники не сводят глаз с чудо-процессии.

– Уютное местечко, – громко отмечает Максим и подволакивает ко мне сразу два стула.

На них тут же усаживаются Санька и Суворов.

Недовольный Максим бегает по забитому залу в поисках стула и, кажется, отбирает его у ребенка. Мы с Объектом смеемся, а Максим ретируется к нам.

Я сижу, зажатая Сашкой и Суворовым. От них пахнет костром и тревогой, со стороны Объекта еще тянет чем-то сладким. Я опускаю глаза и вижу, что у него мокры обе штанины выше колен. Он заливается краской и шепчет мне на ухо:

– Это не то, что ты подумала. В машине пил газировку и облился. Как ты?

– Уже лучше, – шепчу я и глажу его руку. – Прости, что позвонила в такой нелепой ситуации. Но…увидела вас, и мне сразу полегчало.

– Три пива! – кричит Максим.

Суворов отрицательно качает головой. Объект, немного подумав, – тоже.

– Еды, еды закажи, – трубит он.

– Одно пиво и две минералки для моих мальчиков, – не унимается Максим. – Ах, черт с ним! Три минералки и ни одного пива!

Мы с Объектом хихикаем над его терзаниями, девчонки во все глаза таращатся на Суворова и Макса.

Пока Максим со всеми знакомится и представляет «своих мальчиков», я осмеливаюсь взглянуть на Суворова.

Меня обдает жаром его темных глаз.

– Как ты?

– Спасибо. Нашли? – спрашиваю чуть погодя.

Ведь ради кого-то были нужны эти резиновые сапоги и штурмовки.

– Пока нет. Болотистая местность. Парень, двадцать лет.

У меня сердце заходится от стыда. Оторвала их, перетянула одеяло на себя, да еще и не смогла отстоять перед горсткой подростков.

Пока я краснею и чувствую собственную никчемность, приносят минералку и хот-доги.

Потом все долго слушают, как Максим и Сашка упражняются в красноречии. Они наперебой делятся историями из практики «Армаса». У них гораздо лучше, чем у меня, получается быть адвокатами нашего отряда.

Я замечаю, как с лиц моих сверстников сходит гримаса пренебрежения. Даже Потапова смотрит на поисковиков новым взглядом.

Затаив дыхание сама слушаю яркий рассказ Максима. О том, с каким треском на вчерашнем поиске сломала ногу его жена, Клюква. И как они ломились в травмпункт, пугая мирных калек. И как Катя требовала у врача прямо сейчас, немедленно, целую ногу, ведь она ей так нужна, жизненно необходима! И как сегодня его «старушка», стуча костылями и щелкая зубами, обзванивала всех в поисках помощи и заполучила меня. Так что и мне досталась порция уважительных взглядов. И я даже рассказываю, какую работу мы сегодня провернули.