Тайга заповедная (сборник) - Тамара Булевич Страница 15

У Антона было немало времени в запасе, и он направился по закрайку токовища осмотреть гнёзда копалух, в которых, по его подсчёту, должно уже быть от пяти до восьми яиц. Вот и на берёзе лист крупнеет – верная примета окончания кладки. Скоро копалухи накрепко привяжутся, врастут в гнездовища и станут незаметными любопытному глазу. Денно и нощно будут бдеть, согревать яйца, лишь изредка в тихий ночной час слетая с гнезда, чтобы испить водицы и, если повезёт, заглотать какого-то мелкого живья, либо кедровой хвои. «Любишь кататься, люби и саночки возить!» – почему-то припомнились Зябреву слова известной песни.

У глухарей отцовство же заканчивается любовными утехами на токовище, а все дальнейшие заботы о потомстве лягут на копалух. Вылупившиеся в конце июня по пять-девять глухарята в гнезде будут без умолку громко и отчаянно пищать. Дождавшись мать с добычей, станут выхватывать желанную пищу один у другого, раздирать прокорм острыми клювиками и коготками, мгновенно заглатывая, чтобы с трудом доставшуюся долю не отобрали ловкие, ушлые братики посильнее.

Каждому глухарёнку надо непременно быстро расти и крепнут день ото дня. Так распорядилась природа: уже через месяц от них потребуется «встать на крыло» и совершить первый полёт над свой колыбелью. А в сентябре навсегда распрощаться с гнездовьем, теплом материнского крыла.

На окраине Антон приметил оставленное без присмотра гнездо. «Видно, копалуха где-то кормится». Он тихо согнулся над ним, словно боялся нарушить покой будущих птенцов. Семь крупных желтоватых яиц, украшенных пасхальными красно-коричневыми пестринами, были заботливо прикрыты клочьями мха. «Ещё день-два, и самка сядет». Едва успел чуть отойти, как крупная глухарка приземлилась на гнездо. Её настойчивое громкое «бок-бок-бок» ударилось о его спину, отгоняя прочь.

Росистая утренняя тайга нежилась в первых лучах выкатившегося из-за скал золотистого солнца. Зябревская душа купалась в весне, растворяясь в звенящем новой жизнью зелёном безбрежье. Это были редкие счастливые минуты его единения, слияния с лесным миром.

Вдруг откуда-то издалека донёсся непонятный треск и приглушённые звуки, напоминающие помесь бормотания с надрывным стоном. «Кто-то идёт не по тропе. Не то человек, не то зверь». Потом всё стихло. И опять… «Неужели показалось?» Вроде слышатся те же смешанные воедино, но уже более отчетливые, громкие звуки. Антон уловил, откуда они исходят. Замер, снял с плеча ружьё. Оглядевшись по сторонам, увидел впереди невысокую, но пушистую пихтушку, спрятался в ней и затаился. «Надо переждать, послушать. Может, заплутал кто из геологов, они везде бродят, пробы бурят». Прошло около получаса. Когда в третий раз затрещал валежник, стало ясно: кто-то движется в его сторону, периодически отдыхая или чем-то попутно занимаясь. Но теперь Антона настораживал и беспокоил стон, определенно человеческий стон. «А, была-не была, пойду навстречу. Там разберёмся!»

И вышел из схрона навстречу тревожной неизвестности.

В недрах Эвенкии исстари скрываются несметные природные кладовые. Вслед за изысканиями и разработкой уникальных залежей исландского шпата, начался поиск нефти и газа. Разведчики чёрного золота бурят от Ванавар до Куюмбы и ещё ниже по Тунгуске. Вахтовые станы тянутся вдоль реки близ посёлков, оленеводческих стойбищ. Только в округе Байкита их около десятка. Рядом с буровыми в балках проживают бригады вахтовиков, рабочих с материка. Молодежь из ближайших эвенкийских факторий берут неохотно. Не обучены. Лишь изредка кому-то повезёт, как Антону Зябреву: «Толковый и здоровяк. Берём!» Остальные после интернатов возвращаются в стойбища, к исконным промыслам – труду бесценному, но тяжкому. На грани ежедневного подвига воли и разума человека в суровых условиях тайги и холода. Труду мало оплачиваемому, без выходных, культурного досуга, бытовых удобств.

Прочитав в армейской газете приглашение на работу в Эвенкийскую нефтеразведку, Владислав Ильин и Есимхан Жангалиев, родом из Оренбургских степей, написали туда запрос. Вскоре получили ответ и два поимённых вызова. Им по прибытии в Байкит обещали бесплатную учёбу на курсах, а также выплату подъёмных и проездных до места работы. По-братски сдружившиеся во взводе связисты Владислав и Есимхан решили и после армии не разлучаться ни при каких обстоятельствах и лететь в Сибирь. Русский и казах побратались. Так и невестам своим написали. Готовьтесь, мол, стать сёстрами. Конечно, хотелось поступить в институт, но обстоятельства пока не позволяли. Владислав воспитывался матерью. Без отца. У Есимхана тоже недавно умер отец, и надо было помогать матери растить младшую сестрёнку.

Сибирь их встретила по-матерински радушно. Всё обещанное в вызове было исполнено. Окончив курсы бурильщиков, Ильин и Жангалиев вахтовым самолётом вылетели в Байкит. Владислав и Есимхан сразу пришлись по душе буровикам: весёлые, добродушные, спортивные.

И ребятам понравилось на буровой: простые, приветливые люди, порядочность деловых отношений, завораживающие красоты эвенкийской природы. Тайга сразила наповал. Нигде не видели такого чарующего зрелища. Зареклись: в впервые же свободные часы устроить «прописку» у таёжного костра.

Так и поступили.

На третий день своего пребывания на буровой, отработав смену и никого не предупредив, решили они поближе познакомиться с тайгой. Погода стояла куда лучше: тихая и солнечная. До сумерек оставалось не менее трёх часов. Им казалось, вполне достаточно для первой прогулки.

Местные жители знают, как опасна весенняя тайга кое-где заснеженными и потому не видимыми глазу глубокими горными трещинами, разломами, топкими болотами. Вокруг скалы да взгорки. Попробуй потом докричаться до людей. А встреча с голодным, не насытившимся после суровой зимы лесным зверьём тоже не подарок.

Знали, думали ли об этом парни? Может, в их Оренбуржье и леса-то нет. Бригадир позже скажет, что «сто раз говорено было, предупреждал».

Наступила ночь, а парни не возвращались. Бригадир забил тревогу. Мужики разложили костры, палили из ружей, но ни утром, ни наступившим днём Ильин с Жангалиевым на стан не вернулись. Тогда бригадир доложил начальству в Байкит.

Подняли на поиск вертолёты нефтеразведки, которые посменно бороздили эвенкийское небо вдоль и поперёк, от рассвета и до темноты. Кружили над тайгой всю неделю.

Товарищи по бригаде, геологи и охотники тоже помогали искать пропавших бурильщиков, оставляя у зарубок на деревьях все необходимое для выживания в тайге, создавали коридоры спасения, обозначив их белыми лентами располосованных простыней. Безрезультатно.

В районном отделении милиции завели уголовное дело. Следователь с пристрастием допросил каждого, кто проживал на буровой. Появились, в том числе, и криминальные версии.

На шестой день исчезновения Ильина и Жангалиева проходивший мимо стана охотник-эвенк спросил у бригадира: «Не пропадали ли в последние дни люди?» И подробно рассказал, как три дня назад, в двух километрах отсюда, встретил огромного медведя, жертвой которого едва не стал сам. Зверь, видно, давно следил за ним, шёл по пятам. Подстерёг и набросился на охотника из-за выступа скалы. «Как только увидел близко его морду, понял, этот зверь, однако, знает вкус сладкого мяса. За тридцать лет промысла с медведями-людоедами пришлось встретиться всего два раза. Обычный медведь, за версту чует человека, старается разойтись с ним мирно. Так бывало. Этот же, громада, на задних лапах быстро двигался прямо на меня. Дико ревел, мотал головой. Из перекошенного рта летела на камни липкая пена. Я успел вскинуть карабин и выстрелил ему в левый глаз. Попал точно. Сам же с перепуга высоко, однако, сиганул в сторону. Медведь рухнул замертво. Когда разделывал тушу, в желудке обнаружил клочки волос. Может, и человеческих… Чёрные и светлые».