Первая работа. Возвращение - Юлия Кузнецова Страница 14

Едва я шагнула в Ромкин подъезд, как снова ощутила раздвоение личности. Одна половинка требовала, чтобы я закинула листок исторички в Ромкин ящик и немедленно бежала прочь. Другая убеждала, что не стоит обижаться на нелюбезный разговор по телефону, наоборот, надо проведать друга и лично передать ему листок.

Оставалось радоваться, что внутри меня всего два персонажа, а не двадцать пять, как в том жутком фильме, где у героя в голове сидит куча народу, и каждый со своим мнением и требованиями.

Ромкину дверь было легко отличить от всех остальных: обитая синим кожзамом, она была основательно поцарапана внизу – дело рук, точнее, лап нетерпеливого Оскара. Я позвонила, и пёс поспешил ответить громким лаем.

– Привет, Оскар! – весело прокричала я. – Хозяин дома?

Оскар замолчал, прислушиваясь, потом чихнул, тявкнул и куда-то убежал. Настала тишина. Я снова позвонила, снова громкий лай. А потом опять Оскар отбежал в сторону. Но теперь я явственно слышала шёпот.

– Ромка! – позвала я со смехом. – Это я, не пугайся! Тебе Елизавета Ильинична письмо прислала.

Чуть было не сказала «любовное», но тут же прикусила язык. Мало ли, человек разучился за лето шутки понимать.

– Сказала передать лично в руки! – зачем-то добавила я.

Задвигался замок. На секунду я представила, что там не Ромка, а его папа, который не хотел открывать мне дверь и поэтому отзывал Оскара, и испугалась. Но тут я услышала:

– Место!

И это был Ромкин голос. Меня так и окатило радостью. Как я всё-таки соскучилась по нему!

– Что вы там копаетесь, ребята! – поторопила я.

Дверь приоткрылась, но совсем чуть-чуть. На длину цепочки. А потом под цепочку просунулась рука. Ромкина.

– Давай!

Оскар же попытался просунуть морду, но она оказалась слишком широкой для такой щели, и он просто глядел на меня то одним глазом, то другим, улыбаясь во всю пасть.

– Что «давай»? – не поняла я и зачем-то потянула дверь на себя.

Цепочка натянулась, и Оскар с готовностью тявкнул.

– Листок!

– А ты дверь не откроешь? – растерялась я.

Он молчал. Рука никуда не девалась.

– У меня новости про Дану, – жалобно добавила я. – Про её болезнь…

– Я не могу, – прервал он. – Дай, пожалуйста, листок.

Что оставалось делать? Я осторожно сунула в щель схему исторички, Ромка забрал её и захлопнул дверь.

Я опешила от такой наглости.

– Спасибо! – глухо раздалось за дверью, и тут же яростно залаял обманутый в своих ожиданиях Оскар.

Я развернулась к лифту, треснула по кнопке ладонью. Вот нахал! Нет, вы подумайте! Натаскиваешь человека по истории, переживаешь за него, знакомишься с его родителями, а он и знать тебя потом не хочет!

Мне стало так нестерпимо стыдно за всю эту ситуацию, что я зажмурилась. Как я теперь с ним рядом в школе буду сидеть?! Надо отсесть, но куда? С другой стороны, почему я должна куда-то уходить, пусть сам валит! Если я ему разонравилась, то пусть отправляется на все четыре стороны.

На улице у меня загудел телефон. Вся в расстроенных чувствах, я хотела ответить эсэмэской-шаблоном, что сейчас занята, но звонила Ирэна.

– Вы уже поняли, в чём там дело? – отрывисто спросила она вместо приветствия.

– У Даны? Кажется… да.

– Скажу вам честно: я не верю.

– Как это? – удивилась я и села на скамейку у Ромкиного подъезда. – То есть у неё нет проблем с памятью?

– У неё вообще нет никаких проблем, – отчеканила Ирэна. – Дана – абсолютно здоровый ребёнок.

– А как же…

– Она показывает характер. Не более того. Всё, что ей нужно сейчас, – научиться трудиться. Раньше ей всё давалось легко. А теперь объёмы информации выросли. И ей приходится делать над собой усилие, чтобы запомнить всё. А она не привыкла. Так что я хочу обратить ваше особое внимание на этот момент. Вам нужно как можно больше заучить с ней наизусть. Она будет сопротивляться, плакать. Не страшно. Память – это мышца. Её нужно тренировать. Как в спорте. Как в гимнастике: через боль – к победам. У вас есть мысли, как вы станете её тренировать?