Само собой и вообще - Кристина Нестлингер Страница 14

Я часто корил сестру за то, что она носит розовые очки, и считал, что их обязательно нужно снять. Но, похоже, я и сам не менее далек от реальности. Как бы это поточнее объяснить… В общем, у меня в мозге как бы два этажа, верхний и нижний. На верхнем этаже мозгу все было ясно с тех пор, как папа ушел, прихватив с собой чемодан: отец нас бросил, он любит Рыбу Вильму, скоро мама подаст на развод!

Однако на нижнем этаже мозг все время нашептывал совершенно другое: вдруг все не так уж плохо, папа ведь может разругаться и с Вильмой, папа ведь может сказать себе, что жизнь с детьми ему дороже всего остального! И что на самом деле он по-прежнему любит маму!

Каждый день, придя из школы домой, я незаметно открывал шкаф в коридоре и смотрел, там ли еще папины шмотки. И всякий раз успокаивался, увидев длинный ряд брюк и пиджаков, а внизу много-много пар обуви. Один мальчик из нашего класса однажды на перемене рассказал, что его отец по три раза в год уходит из дома, а через несколько недель всегда возвращается обратно. Это меня немного утешило.

«Ведь от этих взрослых никогда не знаешь, чего ждать, — нашептывал мне мозг на нижнем этаже, — они часто ведут себя странно и необъяснимо!»

Я, конечно, ничего не рассказывал Карли про свои надежды «из нижнего этажа». То, что я говорю другим, всегда исходит из верхнего этажа моего мозга.

Но недавно произошло вот что: мы с Карли вернулись из школы домой к обеду. У нашей входной двери Карли стала показывать мне, как Вуци, целуя ее, вывихнул ногу.

Вуци и Карли, кстати сказать, уже давно превратили свою дружбу в любовную связь. И демонстрируют это непрерывным лизаньем.

А с вывихнутой ногой получилось так: Вуци на прощанье целовал Карли у нашей входной двери, стоя на самом краю ступеньки. От неистовости моей сестрицы он пошатнулся и оступился, Карли рухнула на него, и вся тяжесть сестры — а она отнюдь не пушинка — пришлась на левую лодыжку Вуци.

Пока Карли изображала этот замечательный несчастный случай, дверь отворилась. На пороге стояла мама. Одетая, как на похороны дальнего родственника. Раньше такого никогда не бывало — мама дома в обеденное время. Да еще в такой одежде!

Тут верхний этаж моего мозга сказал нижнему: «Да пойми же, наконец, что папа и мама мириться уже не будут. Потому что они только что развелись!»

И нижнему этажу только и оставалось, что согласно кивнуть верхнему.

Мама приготовила нам роскошный холодный обед. Пока мы шли на кухню, я сообщил Карли, какой вывод сделал верхний этаж моего мозга. И Карли набросилась на маму. Конечно, только на словах. Она страшно возмутилась, что мы узнаем о разводе задним числом. Моя сестра явно вообразила, что нас — или, по крайней мере, ее — тоже должны были вызвать в суд. Понятия не имею, что она собиралась там сказать!

Может быть, вот что: «Господин судья, не давайте развода супругам Поппельбауэр, потому что мы, дети, против. А нас трое. То есть счет 3:2 против развода».

Но, как мама объяснила Карли, при разводе суд опрашивает детей, только если возникает спор, с кем дети останутся жить, а папа, «само собой», оставил нас маме.

После этого Карли разозлилась еще больше.

— Мы что, дерьмо собачье, что ли, — кричала она, — если за нас так вот просто решают! И вообще, как это можно — разводить с папой и нас тоже?!

Карли, между прочим, права. У нас всегда были хорошие отношения с папой. Хотя у него, конечно, всегда не хватало на нас времени. Но и у мамы на нас тоже не хватает времени! А когда папа был дома, с ним все было нормально. Само собой, по сравнению с тем, что другие дети рассказывают о своих отцах! (По крайней мере, так мне кажется с тех пор, как папа от нас ушел.)