Тим и Дан, или Тайна "Разбитой коленки" - Ирина Краева Страница 13

Земля опрокинула Тима в бездну, в грудь ему ударила голубая волна, подбросила мальчика, а вторая волна с шипеньем прихлопнула его сверху. Душные мокрые ладони крепко зажали уши, встряхнули Тима что было мочи, и крутя, как вздумается, куда-то понесли. Тим задохнулся и ослеп. Если бы не уроки Водяного, научившего держаться на воде при любом шторме, он погиб в первую же минуту. Пенистые волны пытались опрокинуть и Обиду. Но не тут-то было — она выныривала, как поплавок, и кричала: — Я птица благородная! Я рядом с усадьбами и дворцами в озёрах плавать должна! На худой конец в зоопарке! Я такого безобразия терпеть не намерена!

Но уже через несколько минут раздались совершенно иные вопли.

— Ей, ей! Любезный, дорогой, уважаемый, — очевидно, в моменты опасности здравый смысл вернулся к птице. — Вы нас не так поняли. Мы пить хотим. Нас вполне бы устроил родник. Маленький родничок. Пожалуйста!

После этих слов волна как следует шлепнула Тима, отчего он завис в воздухе, растопырив руки и ноги, а сама свернулась в мощную синюю струю и гигантским посохом ударила в землю. На этом месте из-под серых камней, обросших по низу коричневой плесневелой щетинкой, зажурчала скромная струйка.

— Ух, какой симпатичный родничок, будто всю жизнь здесь и был, — недовольно фыркнула Обида и припала к нему фиолетовым клювом. Тим, пластом растянувшийся на траве, с отвращением смотрел на воду.

Прошла минута, вторая, пятая, но Обида не отрывалась от родничка. Наконец она подняла голову и, громко прополоскав горло как при ангине раствором эвкалипта, плюнула струйку прямо в лицо Тиму: фры-ыыыы-рыы. Но странное дело, на мальчика не попало ни капли.

— Что за шутки, Обби?

— Какие уж здесь шутки, — возмутилась лебедь. — Вместо вкусной и полезной карбонатно-натриевой воды, улучшающей работу желудочно-кишечного тракта, мне предлагают одно её видение. То есть, проще говоря — пшик, мираж, чепуху на постном масле. То есть даже без масла. Буль-буль! И ничего больше! Этой водой невозможно напиться. От неё невозможно промокнуть. Какой шторм бушевал, а мы-то сухие, будто утюгом гладили.

Тим встал на колени и поймал пересохшими губами прохладную струйку. На секунду его язык почувствовал холод. Но никакой воды не было. Сухой язык лежал во рту шерстяным лоскутом — хоть подавись. Мальчик разочарованно поднялся на ноги.

— Эй, Обида, сгоришь! — Испугался он за подружку, преспокойно расхаживающую по костру и кряхтящую от удовольствия.

— Я и в воде не мокну, и в огне не горю. А тебе слабо?!

Но тут пламя подпрыгнуло, бесцеремонно спихнув с себя птицу, и перелетело на несколько шагов в сторону, при этом отбивая поленьями ритм лезгинки: уах-уахх-уахх. Лебедиха погналась за огнём со всех лап и, догнав, крылом отвесила огню увесистую оплеуху. Пламя деланно ойкнуло и метнулось в сторону, а брёвна свалились Обби на лапы.

— А-а-а! И-и-и! — Завопила она и стала яростно топтать и клевать красные язычки, которые, судя по всему, не причиняли ей никаких неудобств. Захохотав то ли обиженно, то ли зловеще, огонь полетел вверх, но перед этим из него высунулась маленькая сверкающая ручка. Она ловко подобрала все поленья и невозмутимо жонглировала ими, пока всё это безобразие не растворилась в воздухе.

— Не огонь, а какое-то недоразумение! — Кричала Обида. — Я жаловаться буду!

Убедившись, что с подружкой ничего страшного не произошло, и оставив на потом беседу, как нужно вести себя в лесу, Тим забрался под разлапистые ветви огромной ели, решив, что вполне можно соснуть. Вскоре к нему припорхнула лебедь.

— Бедной Обби всегда остаётся не самое лучшее место.

— А где моя Обби? — Поинтересовался мальчик, причём выражение его глаз в темноте вполне могло сойти за обеспокоенное.

— А я кто, по-твоему? — Возмутилась Обида.

— Не знаю, кто ты, но разговариваешь вполне, как гусыня Фрося с болота Передтемкаксказатьнадохорошенькоподумать.

— С какого болота?

— Передтемкаксказатьнадохорошенькоподумать, — без запинки повторил мальчик. — Где моя Обби? Куда ты её дела?

— Да это же я! Я! — Заволновалась лебедь, хлопая крыльями.

— Это тебе только кажется, бедная гусыня, — сочувственно сказал Тим. — В Видении всем что-нибудь кажется. Так вот мне кажется, что если гусыня с болота Передтемкаксказатьнадохорошенькоподумать не будет болтать лишнего, у неё есть надежда проснуться завтра лебедью Обби.

Напуганная до смерти Обби улеглась, не проронив не звука.

Но уже через несколько минут вновь послышался её голос.

— Когда я была совсем-совсем маленькой, больше всего я любила спать в гнезде своей бабушкой. У неё было замечательное гнездо! Всегда тепло и уютно, она укрывала меня пухом, обнимала крылом, рассказывала сказки. Ой-й, бабушка-а-а!!!

Обби крикнула так, будто её обварили кипятком. Тим вскочил, сжав кулаки, готовый драться с чудовищем.

Рядом с ним в огромном гнезде, из которого во все стороны торчали белоснежные клоки пуха, сидели две птицы — орущая Обби и абсолютно незнакомая ему птица.

— Бабушка, бабушка! — Уже восторженно вопила Обида, тормоша по всей видимости крепко спящую родственницу. — Как ты здесь оказалась?! Это я, твоя внучка!

— Жил-да-был серенький волчок, внученька, — не открывая глаз, бормотала старая лебедь, — и была у него внучка Красная Шапочка.

— Причем тут шапочка? — Возмутилась Обида. — Это я, твоя внучка. Здравствуй, бабушка! Или я на самом деле гусыня Фрося?!

— А у Красной Шапочки был братец Иванушка, он же козлёнок, — продолжала покряхтывать бабушка. — Как-то раз повстречали они в лесу Мальчика-с-пальчика. Он шёл на базар, чтобы поменять золотое яичко на Колобка. Так велел ему Карабас-Барабас.

— Бабушка, ну ты даёшь, — проворчала Обида. — Колобок — еда скоропортящаяся, раз и съел его, или он чёрствым станет. А золотое яйцо, даже если разобьешь, продать можно. Та сама подумай!

— А Красная Шапочка и козлик её Иванушка не пускают Мальчика-с пальчика на базар, говорят: «Ты нам вначале помоги Репку выдернуть, а потом и мы тебе поможем».

— Вот это они правильно сказали, — удовлетворенно произнесла Обида, устраиваясь поудобнее. — Ты — мне, я — тебе! Золотое правило!

Тим лёг и вновь закрыл глаза, слушая сказку бабушки-лебедь и вспоминая, что не так уж давно Лиходеич, когда очень хотел спать, тоже рассказывал ему на ночь такие перепутанные сказки. «Похоже, бабушка так нас и не услышит, — размышлял он. — В этом лесу вода — не мокрая, огонь не горячий, а бабушка — не слышит любимую внучку. Хм-м. Если бы я знал, как выглядит моя мама, — думал Тим, — я бы обязательно представил её. Пусть бы она не слышала меня. Но была бы со мной рядом. Хоть на полчаса, хоть на минуту… Когда же я увижу её?» Мальчик смежил веки…

И вдруг жуткий звериный рык насквозь прошил лес. Всё разом смолкло и съёжилось, даже шорохи спрятались в норы. И опять зарычал Зверь жутко, захрипел, замычал. Тим беспокойно глянул на Обби. Она, зарывшись головкой под крыло, уже спала, и только бабушка-лебедь невозмутимо вела свой рассказ: