Красная Рука, Черная Простыня и Зеленые Пальцы. Жуткий детский фольклор - Эдуард Успенский Страница 13

Проехали Покровск, проползли через Владимир, и вот уже на горизонте замаячило поместье — интернат Кирекша. Не останавливаясь, поехали сразу к кладбищу.

Еще издали заметили большое скопление людей, трубы оркестра. Подъехали ближе, вышли из машины и встали рядом, низко опустив головы.

Все уже заканчивалось. Слышались рыдания. Несколько не очень трезвых молодых людей засыпали и ровняли могилу.

Матвеенко сказал, что им здесь больше делать нечего и лучше ехать в интернат.

Так они и сделали. Но интернат был пуст. Дети опять были в поле, а старшие не вернулись с похорон.

— Вот что, — сказал Матвеенко Рахманину. — Ты пока здесь оставайся, а мы съездим в краеведческий музей.

— Можно, я с вами? — спросил Рахманин.

— Нельзя, — сказал Матвеенко. — Ты поработай здесь.

И Рахманин понял, почему. Если бы они вместе уехали, им бы вместе пришлось возвращаться, вместе вести опрос свидетелей, и в результате вся зеленгородская милиция на следующий день знала бы от милиционера Лютого, чем уже более месяца занимаются Матвеенко и Рахманин за государственный счет, какой ерундой. Рахманин сам должен был разобраться во всем. Он понял это и сказал:

— Хорошо, поезжайте. Только не забудьте меня здесь. Мне это место совсем не нравится.

— Ладно, не кисни, — сказал Матвеенко.

— Хорошо, не буду, — ответил Рахманин. — Хотя прекрасно понимал, что один уже недавно скис. Но вовсю светило солнце, и было совершенно нестрашно.

Рахманин стал прогуливаться около входа в учительскую, чтобы поговорить с кем-то из учителей.

Однако дом был пуст. Ребята, наверное, продолжали работать в поле, а взрослые собрались где-нибудь на поминках.

— Дурацкая ситуация! — подумал Рахманин. — Люди сидят, пьют, беседуют. А ты приходишь и спрашиваешь: «Кто видел покойного в последний раз? А не было ли на его шее следов от удушья?» Тебе говорят: «Не было. Он был здоров как бык. Вот справка о его смерти». Ты снова спрашиваешь: «А вскрытие проводилось?» Тебе говорят: «А по морде не хотите?» Время уходило и уходило. Никто из взрослых не появлялся.

Рахманин поднялся в учительскую комнату, в ту самую, в которой он спал в прошлый раз. Сел на диван, стал рассматривать документы. Ничего не было особенно интересного. Все: журналы, книги, выписки, решения — все было такое скучное, среднесиротское. Рахманин сам не заметил, как заснул. Будто заколдованный.

Проснулся он весь мокрый и встревоженный от скрипа двери. Она медленно плыла в пространстве комнаты. Кто-то тихо входил.

Рахманин напрягся на диване: что-то происходит… что-то случается. Вот показалась белая рука, вот в комнату вошел похоронный костюм. В костюме был человек Александр Павлович Молоко.

Рахманин дико вскрикнул, заметался по комнате. Потом вскочил на подоконник и сиганул вниз.

— Не возьмете!

Он недолго путался в кустах под окном… бежал. Во время бега жить не так страшно. Ему казалось, что этот страшный человек в костюме бросится и поплывет по воздуху за ним, схватит его своими страшными малоподвижными белыми руками, и тогда… что будет тогда, Рахманин не знал, но и не очень стремился узнать.

Он пробежал мимо хозяйственных построек во дворе и выскочил на главную аллею.

Как раз появилась милицейская машина с любимым Лютым и спокойным Матвеенко. Они остановились около Виктора.

— Ну что? Как дела? — спросил Матвеенко. — Все в порядке?

— Более чем, — ответил запыхавшийся Рахманин.

— Ты провел опрос свидетелей?

— Да, да, — отвечал Рахманин. — Конечно. Самого покойника чуть не допросил, да нервы сдали. Поехали отсюда.

Матвеенко очень хотелось узнать подробности. Но при Лютом он не стал.

Машина двигалась в сторону Москвы по чудесным российским пейзажам, мимо дубовых рощ, грибных перелесков, широких рек и заросших речушек, порою над огромным песчаным карьером, порою чистым придорожным лесом, а позади поднималось облако на полнеба. Оно чернело, наливалось грозой, и облако это было Александром Павловичем Молоко.

— Анатолий Петрович, — спросил Рахманин, — на кого это облако похоже?

Матвеенко обернулся и посмотрел:

— На колотушку для картошки.

Больше почти до самой Москвы они не разговаривали.

Где-то, когда уже ехали по Москве, Лютый «порадовал» их еще одной историей.

— Чего только не бывает на свете. Вот у нас под Термезом одна змея влюбилась в военного.

— Где это у вас под Термезом? — перебил Матвеенко. — Ты же у нас из Винницы.

— Под Термезом, где я служил. Хотите расскажу?

— Давай рассказывай, — велел Матвеенко.

— Был у нас один новичок из Кемерова. Все время в карауле стоял, больше всех.

— Что, любил стоять? — спросил капитан.

— Бог его знает. То ли любил стоять, то ли неспорил, когда его в караул ставили. А может, то и другое. Только, как ни проедешь мимо, он на посту с карабином столбом стоит. И вот в него змея влюбилась, маленькая такая гюрза. Она все время на него смотрела. А однажды скользнула ему на плечи и шею обвила. Он испугался, стал ее сдергивать. Она его ужалила. Пошли на пост его менять, а он уже мертвый.

— Ну и что? — сказал полудохлый Рахманин. — Может, солнечный удар был у него.

— Да?! — возразил Лютый. — Полгода не ударяло в самую жару, а тут осенью ударило!

— А может, его скорпион укусил?

— А то наши врачи не знают, кто его укусил, — возражал упрямый Лютый. — Змея его укусила… змея.

— Ладно, — вмешался Матвеенко. — А может, он на нее наступил? Откуда вы взяли, что она влюбилась?

— Да оттуда и взяли, что мы эту змею сто раз видели.

— Ничего себе! Это где?

— Она у него на могиле поселилась. Все время лежала. Мы своими глазами видели. Как ни придешь, она там! И раз — сразу в камни!

Нельзя сказать, чтобы эта лав-стори обрадовала Рахманина. У него все время перед глазами стояла такая картина: маленькое солдатское кладбище, все в камнях и скалах, рядовая солдатская бетонная могила, и на ней маленькая мультипликационная змейка с холодными бриллиантиками вместо глаз.