Аксель и Кри в Потустороннем замке - Леонид Саксон Страница 12

— Включись! — велел мальчик, позабыв — а может, по какому-то наитию не захотев прикоснуться к морде пальцем. Экран ожил, на нём замелькали цветные тени.

Аксель довольно улыбнулся: значит, вовсе не обязательно трогать морды, чтоб они тебя слушались, достаточно просто посмотреть! Приятно всё-таки знать, что у тебя способности к волшебству… Но улыбка тотчас исчезла с его губ, глаза расширились, лицо исказилось от ужаса.

Вместо ведущего новостей или сцены из фильма на непроглядно-чёрном, с какими-то багровыми отсветами, экране возникла страшная морда. Примерно такая же, как на мебели или салфетках, только живая и в тысячу раз более отвратительная! Она была мертвенно-серой, словно грубо слепленной из асфальта. Скошенный шишковатый лоб, торчащие над ним, будто у жирафа, небольшие остроконечные уши, напоминающие рога, и горящие свечки-глаза. Никаких признаков рта или волос Аксель не заметил. Но самым мерзким у этого монстра был нос — обычный человеческий, правда, в пять раз больше, чем положено, почти равный по величине остальным частям головы. Под тяжестью носа это существо при ходьбе должно, наверное, сильно наклоняться вперед? Вот о чём успел подумать Аксель той крохотной частичкой своего мозга, которая не омертвела от страха и даже пыталась убедить остальные частички, что всё это просто «ужастик» для взрослых и надо скорее выключить телевизор, и… и… Но у него не хватало сил шевельнуть языком или пальцем. Вид чудовища просто заморозил его, даже льняные волосы на макушке встали дыбом.

Зато самого экранного монстра вид перепуганного Акселя вовсе не зачаровал. Секунду морда сверлила человека горящими глазками и вдруг, к ещё большему ужасу и омерзению мальчика, вытолкнула их из глазниц на подвижных белых стебельках. И повела ими в стороны, явно высматривая, нет ли в «салоне желудка», кроме Акселя, ещё какой добычи. Ничего не найдя, монстр с гнусным чмоканьем вывернул наизнанку кончик носа, ставший из асфальтово-серого розовым и склизким. Затем изнанка, похожая на свиной пятачок, начала дёргаться и сокращаться, издавая непонятные звуки — так тупым ножом водят по точильному камню. Но, может, это был незнакомый язык? Акселя чуть не стошнило от отвращения прямо на пол — и, если бы не страх перед Шворком, он бы не удержался. А чудовище, не дождавшись ответа, злобно взревело и подалось вперёд. Аксель, оцепенев, увидел: белый от напряжения нос начинает медленно выступать из экрана — будто утопленник всплывает из воды. Ещё несколько секунд — и зверь прыгнет на ковровую дорожку перед столом…

— Выключись!!! — заорал он, стряхивая оцепенение.

Экран погас.

Аксель, дрожа, вытер пот со лба. Но опасность ещё не миновала! Экран мог включиться сам, и тогда…

— Убе-уберите… те-телевизор. Навсегда! — еле выговорил перепуганный насмерть волшебник, глядя на ближайшую морду в подлокотнике кресла: дотронуться до неё он себя заставить не мог. Страшный телевизор исчез.

Аксель вздохнул, упал на ковровую дорожку и зарыдал. Он не ждал больше, что ему вот-вот вернут Кри. Как мог он надеяться, что она уцелела, столкнувшись со всеми этими… этими… И как можно было надеяться уцелеть самому, подставившись так по-дурацки? Он должен был убедить комиссара Хофа караулить Шворка вдвоём или целым отрядом полиции… Но даже в таком состоянии, как сейчас, мальчик не мог не понимать, что это ничего бы не изменило. Летающая собака или не стала бы никого глотать, развернулась и улетела навсегда, или утащила бы кого угодно, ведь её, наверное, никакая пуля не берёт! Ясное дело — она заколдована, как и обед, которым накормили Акселя! Да и как иначе могло бы живое существо таких размеров спокойно летать над густонаселённой страной, оставаясь незамеченным? И, хотя три разных телефона комиссара (рабочий, домашний и «хэнди»), уже давно были выучены наизусть и записаны в блокнотике Акселя, а сам блокнотик лежал на дне рюкзака, в ушах мальчика ещё раз прозвучали слова Хофа, сказанные там, в подвале: «Если речь идёт о волшебстве, то я тебе тут не помощник». Нечего обманывать себя: или сам Аксель найдёт выход, или никто!

«Забудьсвоёотчаяньеононенебесамибезднойрождено…» — забормотал Аксель, закрыв глаза и сжав виски руками. Хватит! Надо выбираться отсюда! Куда везут его все эти рожи? Он подбежал к иллюминатору и смёл стекло в сторону движением ладони. Рывком просунул в отверстие голову и плечи и… замер от восхищения.

Перед ним на зелёных приальпийских просторах раскинулся нарядный городок. Белые двух- и трёхэтажные дома с остроконечными красными или коричневыми крышами и торчащим среди них, как и положено, церковным шпилем. Впереди справа, за лугами, поднималась к небу гора, покрытая зелёными лесами, а ещё дальше и выше на горизонте застыл в голубом небе громадный бело-сизый гребень. Аксель понял, где он находится: городок внизу — это Гармиш-Партенкирхен, где он не раз бывал с родителями и Кри, а белый гребень трёхкилометровой высоты — Цугшпитце, самая высокая гора Германии. Сам по себе городок не удивил бы мальчика: такие виды были ему привычны, но на Альпы и Цугшпитце он всегда смотрел с восторгом.

А Шворк, словно решив доставить удовольствие своему юному пассажиру, как раз свернул вправо и помчался прямо на гигантский гребень, резко увеличив скорость. В ушах у Акселя пел ветер, голова и плечи мёрзли, но он твёрдо решил не отходить от окна. Во-первых, если Шворк надумал садиться, надо приметить дорогу от городка к его логову. А во-вторых, на Цугшпитце, наверное, полно туристов — они, может быть, всё-таки заметят собаку, а Акселю, может быть, удастся крикнуть им что-нибудь с высоты…

Увы, его постигло жестокое разочарование, подтвердив самые печальные его догадки. Люди, конечно, были — они буквально кишели на смотровой площадке, на самой вершине горы. Шворк пролетел в каких-нибудь тридцати метрах над ними, да ещё, как нарочно, снизил скорость — мол, кричи, если хочешь, а я пока поглазею на этих букашек… И Аксель закричал:

— Эге-ге-ге-е-ей!!!

Не увидеть и не услышать его было невозможно. Но ни один из туристов даже не повернул к ним головы — ни суеты, ни вскинутых фотоаппаратов, ни криков… Ничего. И Аксель понял, что, пока он сидит внутри Шворка, он для них — как и для всего мира, в котором он родился и вырос, — безголосый невидимка. Он попал в иной мир, с иными законами, и до открытого столкновения с ними ему, наверное, остаются считаные минуты…

Шворк повернул лохматую голову, зарычал и оскалил клыки. Пришлось закрыть окно, сесть на рюкзак (садиться в кресло, поближе к этим мордам, не хотелось) и гадать, где они приземлятся — в Баварских Альпах или Австрийских. Судя по направлению полёта и скорости, они вот-вот могли оказаться в чужой стране. А у него, Акселя, — ни большого запаса еды, ни денег…

Вдруг рюкзак под мальчиком подпрыгнул — как и весь «салон желудка», и как желудок самого Акселя, — а затем всё ринулось вниз. Шлёпнувшись животом на пол и забыв о своём отвращении, Аксель выбросил вперёд руку и ухватил кресло за ножку. Только тут он заметил, что с боков каждого кресла свисают ремни, как и положено в самолёте. Мальчик рывком перебросил тело на сиденье и успел защёлкнуть замок, прежде чем пол встал почти вертикально. Не пристегнись Аксель, он неминуемо помчался бы головой вниз и, как живая торпеда, врезался в камин.