Гагара - Надежда Васильева Страница 11

– Госпожа Простакова! Что спишь? Продолжай читать! – сварливо накинулась на Илону учительница.

Илона с перепугу пропустила часть текста и истошно запричитала, входя в роль матери «недоросля»:

– «Ах, Мати Божия! Что с тобою сделалось…» – и только хотела добавить: «…Митрофанушка?», но не успела: стекла классной комнаты испуганно зазвенели от нового взрыва истошного хохота.

– Следующий! – старалась перекричать всех Аллушка. – Митрофанушка! Что молчишь, ворон ловишь?!

– «Так, матушка. Вчера после ужина схватило», – рьяно вошел в роль Витька, уже нарочно вырывая из контекста пьесы наиболее удачно подходившую к этой хохме реплику.

Тут уж, наверное, впервые за всю свою педагогическую практику захохотала и сама Алла Ивановна. Хохотала до слёз, уткнувшись головой в учительский стол. Потому что такого и нарочно не придумаешь.

Еще целую неделю на переменах то тут, то там летали расхожие фразы из знаменитой комедии:

«Помнится, друг мой, ты что-то скушать изволил».

«Лишь стану засыпать, то и вижу, будто ты, матушка, изволишь бить батюшку».

«Ну, беда моя! Сон в руку!»

«Обойми меня, друг мой сердешный! Вот сынок, одно мое утешение».

«Поди порезвись, Митрофанушка».

Ролевое чтение привело к курьезу и при изучении «Бедной Лизы» Карамзина.

Сначала Аллушка читала текст сама. Читала с выражением, голосом нежным, кротким, который никак не вязался с ее замечаниями, а уж тем более с грубыми оскорблениями в чей-нибудь адрес.

– «Вдруг Лиза услышала шум вёсел – взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке – Эраста. Все жилки в ней забились, и, конечно, не от страха».

– А отчего? – прилетел откуда-то с галерки ехидный шепоток.

– Заткнись, Чижиков! – тут же среагировала Аллушка. – Думаешь, не узна́ю твой голос?!

– Это не я! – возмутился Витька. – Как что – сразу Чижиков!

Аллушка снова уткнулась в текст.

– «Они сидели на траве, и так, что между ими оставалось не много места, – смотрели друг другу в глаза, говорили друг другу: „Люби меня!“…»

И не успела она прочесть фразу до конца, как кто-то поспешно добавил:

– Гагара!

По классу забегал пошлый смешок. Аллушка прервала чтение и долго молчала, скользя по классу презрительным взглядом.

– Пошляки! Автор описывает трогательную любовь юной и чистой девушки. Но вам не дано этого понять! Вы развращенные и жестокие, как этот Эраст, которому она так доверилась, по святой наивности своей!

Учительница тяжело вздохнула и снова стала читать:

– «…и два часа показались им мигом. Наконец Лиза вспомнила, что мать ее может об ней беспокоиться. Надлежало расстаться. „Ах, Эраст! – сказала она. – Всегда ли ты будешь любить меня?“ – „Всегда, милая Лиза, всегда!“ – отвечал он. „И ты можешь мне дать в этом клятву?“ – „Могу, любезная Лиза, могу!“ – „Нет! Мне не надобно клятвы. Я верю тебе, Эраст, верю. Ужели ты обманешь бедную Лизу?“»

– Запросто! – снова раздался чей-то циничный комментарий.

И Аллушка хлопнула учебником об стол.

– Бездушные твари! Вы топчете все самое святое! Заплевываете все самое светлое!

От негодования у нее нервно задергалась мышца под левым глазом. Какое-то время она возбужденно ходила возле учительского стола. Потом схватила книгу и стала искать глазами текст. Но сама читать не стала, вызвала к доске Катьку Федотову. Та закатила глаза под самый лоб, но к доске вышла.

– Вот отсюда начинай! – сердито ткнула Аллушка в текст пальцем и отошла к окну.

– «…Мрак вечера питал желания – ни одной звездочки не сияло на небе – никакой луч не мог осветить заблуждения. Эраст чувствует в себе трепет – Лиза также, не зная отчего, не зная, что с нею делается… Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где – твоя невинность?» – выводил Катькин блеющий голосок. Она с усердием старалась подражать Алле Ивановне.

– Словесная порнуха! – шепотом выдал Лёня Туз.

– Кто это сказал?! Встаньте! – велела Аллушка.

И снова ее негодующий взгляд забегал по их лицам. Но разве возможно найти иголку в стогу сена?

– Тарасов! Ты?! – устремилась учительница к Борькиной парте.

– Почему вы так решили? Потому что все в пол смотрят, а я на вас?

– Не дерзи! Ты не забыл, с кем разговариваешь?!

– С вами! Вы спросили – я ответил! Что из того?

– Наглец! Ты дома так отцу своему отвечай!

– А вы мне отцом не тычьте! Дети за родителей не в ответе!

И неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, но тут раздался спасительный звонок. Аллушка с явным облегчением стала быстро записывать на доске домашнее задание. Потом, развернувшись к классу, мрачно изрекла:

– Прочтете и узнаете, чем все это… обычно заканчивается.

Илона прочла. Но особых чувств история бедной Лизы у нее не вызвала. Как-то уж больно сентиментально, а потому верится с трудом. И зачем Алла Ивановна стала это читать в классе? Лучше бы на дом задала, а потом уж обсуждали на уроке. Не такой уж у нее актерский дар, чтобы подражать голосу юной особы из прошлых веков. И все эти слащавые эмоции в мясорубке Аллушкиных ругательств превратились в совершенно безвкусный винегрет!

Люба Прохина, самая, пожалуй, начитанная девчонка в их классе, утверждала, что многие хлесткие выражения Аллушка придумывает сама. Мол, у нее, как у носителя языка и учителя словесности, на этот счет редкое природное дарование. Но мужское самолюбие мальчишек эти «творческие изыски» классной дамы не приветствовало. И на это ее «природное дарование» им было, прямо скажем, глубоко наплевать.

Любе Прохиной нравился Тарасов. Правда, ничем таким она себя не выдавала, но все же однажды Илона поймала ее восхищенный взгляд, брошенный в Борькину сторону. И задумалась. По стати они, конечно, друг другу подходили. Любка везде и всегда держалась королевой. Но! И осанка, и лебединая шея, и медленные, полные величия повороты головы, и даже ее заумные фразы – все это плыло мимо Борькиного внимания. Илона часто ловила на себе Любкины ревнивые взгляды.

– Нет, Чижик! – возразил Сашка Кравченко. – Пусть бы лучше Аллушка копыто сломала! Тогда бы не неделю, а несколько месяцев отдыхали. Вот бы расслабились!

– Зачем зла человеку желать?! – возмутилась Света. – Самим же потом хуже будет. Проболеет, а потом начнет гнать как сумасшедшая. Вы же ее знаете. У Аллы Ивановны гипертрофированное чувство ответственности.

– Светка права! – поддержал ее самый мелкий в их девятом «Б» классе Вовка Денисов. – Аллушка потом всех, действительно, загонит. Сейчас нас на замену ей математикой до одури накормят, а потом каждый день будем сочинения по ночам строчить. Так что, как говорит мой мудрый дед, «хрен не слаще редьки»!