Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла - Михаил Левитин Страница 10

– А что в ней красивого? – огрызнулся мальчик, все еще возбужденный предшествующими событиями. – Да у меня каждая игрушка красивей, но я же не утверждаю, что они живые, из волшебной страны, я же не утверждаю. Правда, Ольга Николаевна?

– Да, Коля, не утверждаешь, ты умный мальчик!

– А я? – спросила Маша. – Я, по-вашему, дура?

– Действительно, Ольга Николаевна, – сказал я.

– Я не утверждаю, что ты дура, – сказала Ольга Николаевна. – Но сегодняшнее твое поведение трудно считать умным. Принесла порванную игрушку и говоришь, что она волшебная. Во-первых, волшебных игрушек не бывает, это качество им приписывают люди, не правда ли? – обратилась она ко мне.

– Значит, только люди волшебные? – грозно сказала Маша. – Что же они умеют, эти люди? Вот мой папа действительно волшебник, он и работает волшебником, а что умеют ваши папы?

Тут группа, не обращая на меня внимания, вышла из угла и двинулась по направлению к ней.

– Ты потише, потише, – сказал розовый от волнения толстяк. – Моего папу обижать? Мой папа – англичанин, а твой неизвестно кто еще.

– Почему неизвестно, – крикнула Маша. – Он еврей. Скажи им, папа, правда ты еврей?

Это слово произвело какое-то магическое впечатление. Даже разгоряченная воспитательница поперхнулась и обмякла. Все замолчали и с какой-то мольбой обратились ко мне.

«Только ничего не отвечайте», – прочел я в глазах воспитательницы.

– Да, я еврей, – сказал я. – Что в этом странного? Я еврей, но и англичане тоже неплохие люди. В каждом из вас течет хорошая человеческая кровь.

– О чем вы тут говорите? – За моей спиной возникла одна из запоздавших мам. – Ольга Николаевна, что происходит?

– Антипедагогично, – сказала, внезапно всхлипнув, Ольга Николаевна. – То, что вы здесь говорили, я считаю антипедагогичным. Маша – хорошая девочка, но приносить такие ободранные игрушки в детский сад тоже антипедагогично.

– Не торопитесь, Ольга Николаевна, – сказал я. – Не торопитесь. У каждого из вас есть своя любимая игрушка, правда?

– Правда, – ответила маленькая девочка. – У меня – зайчик!

– Видишь, у тебя – зайчик! А вот у тебя, наверное, железная дорога или самосвал?

– У меня – змея, – презрительно сказал мальчик с пробором. – И вообще, я прошу к моим игрушкам не лезть!

– Митя Дмитриев, что ты говоришь, что с вами сегодня? – крикнула Ольга Николаевна. – И все это ты, Маша, наделала своими дурацкими рассказами. У тебя какие-то необыкновенные фантазии. Ну не могла твоя ободранная собачка побывать в Дании. Откуда, как ей там быть? Тебя бы с ней в самолет не пустили.

– В Дании как раз была, – сказал я. – И видела дом, где жил Ганс Христиан Андерсен, который написал «Русалочку», и саму Русалочку видела.

– Правда, что она без головы? – спросила девочка с грустным лицом.

– Вот видишь, тебе это известно. Да, некоторое время она была без головы, безголовые туристы украли голову, но от этого она не перестала быть Русалочкой, и многие миллионы людей хотели бы ее увидеть. Даже без головы. Но голову ей все-таки вернули, я принесу вам фотографию Маши рядом с Русалочкой, где они обе с головой. Так что, возможно, несмотря на свой довольно потрепанный вид Вакса не совсем обычная собачка. Если представить себе, конечно, если вы попытаетесь себе представить.

Все молчали. И родители, пришедшие за детьми, и дети.

– Ладно, Маша, – сказал я. – Пойдем. Я говорил – не обязательно Ваксу носить с собой в детский сад, и вообще, хвастать некрасиво.

– Но они мои друзья, я хотела показать ее моим друзьям!

– Они твои друзья, – сказал я. – А у Ваксы только один друг – ты. И вообще, это неправильно, когда от друзей нет никаких секретов. Это я тоже непедагогично говорю, Ольга Николаевна, простите.

– Антипедагогично, – подтвердила она. – Абсолютно. Хотя в чем-то, возможно, вы и правы. Просто я так не думала, с такой стороны…

– Он же волшебник, – начала Маша. – И Вакса…

Но я уже уводил ее по лестнице вниз из детского сада, оставив детей и родителей обсуждать происшедшее.

– Чувствую я себя ужасно, – сказал я уже на улице. – Что мы с тобой наболтали, кто дал нам право?

– Но, папа, они обидели Ваксу! Я никогда к ним больше не вернусь.

– Вернешься. Ты же никогда не ссорилась с ними раньше, пока не доверила свою тайну, правда?

– Правда, – подумав, сказала она.

– Ну вот, значит, надо быть очень осторожной со своей тайной, возможно, ее не следует знать никому.

– Даже тебе?

– И мне, и маме. Мы тоже не всегда бываем внимательны. Потрясенная, что мы можем быть не слишком внимательны даже к ней, она шла рядом, уставившись в землю. Я крепко держал ее за руку, но она выдернула ладонь.

– Нет, папа, – сказала она. – Ты неправ, тайна не только для меня, она для всех, если я ее раскрыла.

– Может быть, может быть, – пробормотал я, думая о своем.

Если бы дочери передалась моя ненависть к потерям, ничего бы тогда на рынке не случилось. Даже когда умирали мои друзья, я считал, их у меня похитили или я недосмотрел. Жизнь ведь вьется вечно и всеми нами вместе. Я хочу, чтобы в этой пряже приняла участие и моя дочь. Интересней не расставаться с жизнью, чем быть готовым к расставанию.

– Вот теперь ты прежний, – сказала бы моя жена. – Думай так всегда. Легко сказать! Я бы думал, но кто-то другой уже подумал за меня.

Все сбылось, даже больше, но куда денется она? Я даже знать не хочу, кто же те, что попробуют помешать ей идти, я найду их, как говорят в уголовном мире – достану, допеку, сведу с ума, но заставлю не отбрасывать тень на ту жизнь, что я задумал для нее.

Лучше остаться со мной, где бы я ни был – на земле или там. Я всегда со своим отцом, твоим дедом, которого вроде бы нет уже двадцать пять лет, но только вроде бы. Он еще готовит нам с тобой завтрак в моей памяти, хотя и не успел познакомиться с тобой. Но ты поверь, он стоит того, чтобы о нем помнить, и не важно, что он не умел рассказывать сказки.

Ну ни одной сказки мне не рассказал, только кормил, зато как сказочно кормил! А я знаю, ты любишь покушать. И вот я иду по улице, думаю о тебе, о Ваксе, обо всей этой истории, в которой не только дети не разберутся, но и взрослые. Хорошо, пусть это будет история для нас обоих. Труднее всего написать ее обстоятельно, понимаешь, как все на самом деле происходило, и не надо, чтобы в эту историю поверили, надо, чтобы она сама в себя поверила, чтобы слова ответили друг другу в строке, а это знаешь как трудно.