Мороженое в вафельных стаканчиках - Мария Ботева Страница 10

Однажды к нам пришли страшные люди. Я открыла дверь.

— Взрослые дома? — спросили меня какие-то две тетки.

— Я взрослая, — сказала я.

— Мы подождем, — ответили они. И прошли в комнату.

Такой наглости я еще не видела. Пока я заваривала свежий чай, они решили со мной поболтать.

— Сколько тебе лет? — спросила одна, с комком волос на голове.

— Сорок, — сказала я. Вот еще, буду я им все рассказывать.

— А ты умеешь чай заваривать? — забеспокоилась вторая.

Что можно ответить на это двум неизвестным женщинам, которые с непонятно какого праздника решили заявиться к вам в дом, да еще требуют чаю? Я ответила:

— Нет.

— Мы потом к вам заглянем, пожалуй, — сказала любительница чая. Они встали и пошли в коридор. Но выйти им не удалось. У двери стояла Нина с пистолетом. Конечно, пистолет был игрушечный, но тетки испугались. Наверное, подумали, что настоящий.

— Выворачивайте карманы! — скомандовала Нина. — Сидели тут неизвестно сколько. Они что-нибудь взяли?

— Что? — не поняла тетка с кульком на макушке.

— Карманы!

Та, которая требовала себе свежий чай, вдруг схватилась за сердце и застонала. Тут в дверь позвонили.

Странная ситуация. Нина открыть дверь не может — держит на мушке непрошеных гостей. Мне пройти мимо них нельзя — вдруг схватят и скомандуют Нине бросить пистолет?

— Кто там? — громко спросила Нина, все так же пристально глядя на женщин. Особенно на ту, которая стонала.

— Откройте, это я. — За дверью была наша мама.

— Мы не можем! — закричала я. А тетка застонала сильнее.

— Мы играем, — объяснила Нина.

— Хорошо, — сказала наша мама, — я приду через десять минут. Хватит?

Мама всегда так делала. Однажды она пришла в разгар нашей игры и не узнала квартиру. Дала нам время на уборку и вернулась позже. С тех пор так и повелось: если мама приходила до того, как мы приберемся, оставляла нас ненадолго. Так было лучше для всех. Иначе она бы сильно расстроилась. Но в этот раз было не так.

— Нет, — вдруг завизжала женщина с колбовкой на затылке, — пожалуйста, не уходите! Не оставляйте нас с этими бандитками!

И она решительно пошла к двери.

— Руки за голову! — страшно закричала Нина. — А то!

Гостьи дружно закинули руки за голову. В это время Нина быстро открыла дверь и впустила маму.

— Что тут происходит? — ничего не поняла она. И тут же сказала женщинам: — Опустите руки. Сядьте. Нина, убери пистолет.

— Они чаю требовали, — я хотела объяснить.

— Это не повод, — возразила мама. Она взяла обеих под руки и повела в комнату. — Кстати, принеси чаю.

Зря она так любезничала с ними, вот что я скажу. Поила чаем, кормила печеньем. Оказалось, это инспекторы из совета по правам и воспитанию ребенка. И пришли они за нашим Витькой, хорошо, что его дома не было. Оказалось, этот Витька — не сам по себе, а из детдома. Ну и что? Тоже мне новость. Он уже нам все давно сказал, но кому это мешает?

— Вы знали об этом? — спросила нас мама, когда тетки ушли.

— Ну и что?

— Теперь придется его возвращать, — сказала она. Видно было, что ей этого не хочется.

— А мы не отдадим.

— Придется. А если бы мы знали раньше, могли бы как-то договориться с интернатом, его бы отпускали на выходные. Или чаще.

— На выходные!

— А теперь его не отпустят совсем! — мама вдруг заплакала. — Вас бы еще не забрали. Что вы тут устроили с пистолетом? Нина!

Никогда мы не видели нашу маму такой разозленной. Никогда до этого она ни на кого не кричала. Даже на папу. Даже когда он возвращался из своих неизвестных далей.

Весь вечер все ходили на цыпочках. Мама закрылась в комнате. Думала. Пришел Витька. Мы не знали, как и что ему сказать. Ясно было одно: Витьку мы не отдадим.

На следующий день инспекторы пришли снова. Им никто не открыл. Мы с Людмилкой специально смотрели из окна, чтобы не пропустить. Они приходили каждый день две недели подряд. Все это время Витька появлялся дома только к ночи.

А потом маме пришла повестка в милицию.

А потом Витька исчез. Мы искали по всему городу. В милицию обращаться не стали. Нас там и так уже не любили, говорили, что он живет в нашей семье незаконно. В выходные кто-то позвонил и позвал к телефону нашу маму. Сразу же после разговора она молча выскочила из дома и умчалась в неизвестном направлении. Даже такой опытный следопыт, как я, не успела посмотреть, на какой троллейбус она села, куда уехала.

Мы ждали до вечера. Почти до ночи. Илюха уже начал готовить факелы, чтобы идти искать маму. И тут она вернулась! С Витькой!

Оказывается, после повестки он сам пошел сдаваться. Чтобы маму не забрали в милицию. И чтобы нас у нее не отняли. Он вернулся в свой интернат. Вот почему ни инспекторы, ни повестки у нас больше не появлялись.

Но вечером того же дня Витька жестоко заболел. Сначала поднялась температура. Его положили в изолятор. Утром засаднило горло, к обеду он начал кашлять. Так сильно, что было слышно у директора в кабинете. К вечеру Витька покрылся красными пятнами, к тому же у него пропал голос. Скорая отвезла его в инфекционную больницу. Но там врачи сказали, что нужно везти в терапию. Отправили. Поставили диагноз: «аллергия неясной этиологии», то есть неизвестно на что и из-за чего. От страха, что болезнь не уходит, Витька потерял сознание.

Все это время мы искали его по городу с фонарями и собаками. Кричали на улицах, звали. Илюха говорит, что он проходил пару раз под окнами областной больницы. Видимо, тогда-то Витьке и стало полегче. Он открыл глаза. Этот момент называется «уровень надежды». И он, этот уровень, начал повышаться. К выходным Витьку выписали и отправили обратно в интернат, так и не выяснив, отчего началась аллергия. В субботу утром ему снова стало плохо. Тогда-то воспитатели и позвонили.

Как только Витька увидел маму, ему стало лучше. Она сидела возле кровати до тех пор, пока температура не снизилась до 36,6, а он не начал улыбаться. Тогда она позвонила директору домой и вызвала его в интернат. А вечером мама с Витькой были дома. Правда, с этих пор он должен был каждый день приходить учиться в свою школу и отмечаться на вахте. Учителя и воспитатели требовали безупречного поведения. Только на таких условиях Витька мог жить у нас.

Он был просто счастлив.