Чудаки и зануды - Ульф Старк Страница 10

Я сумела развить изрядную скорость и надеялась уже догнать Килроя, но тут, откуда ни возьмись, из переулка между высотными домами выскочил какой-то чокнутый — коротко стриженный старикан на роликах. В руках он держал огромный плакат с надписью НЕТ ЖЕСТОКИМ ОПЫТАМ НА ЖИВОТНЫХ!

Я не успела увернуться.

Мой правый ботинок угодил под его левый конёк. Я качнулась вперёд, словно подстреленный лось, и, чтобы удержаться на ногах, пыталась схватиться за чьи-то плечи, спины, животы и в итоге машинально уцепилась за первое, что попалось под руку. Это оказалась чья-то сумка.

— Караул! Моя сумка! Помогите! Грабят! Да помогите же! — услышала я вопль над головой.

Это голосила пожилая дама в чёрном пальто и в коричневой фетровой шляпе. Она вся тряслась и указывала пальцем на меня, копошившуюся у её ног. К животу, словно добычу, я прижимала её коричневую кожаную сумку. Ну и влипла!

— Караул! Обокрали! Да помогите же хоть кто-нибудь! — вопила тётка.

Я встала и быстренько повесила сумку ей на руку, простёртую в обвинительном жесте. Сумка болталась у неё на руке, покачиваясь, как вымпел.

— Извините, я не нарочно, — пролепетала я. — Я просто схватилась за вашу сумку, чтобы не упасть. Я не нарочно.

Вокруг уже собралась толпа.

— Что стряслось? — спросил кто-то.

— Да тут один паренёк хотел спереть сумку, — объяснили ему. — Пьяный, конечно. Да он на ногах не стоит!

— Какой ужас! Ведь совсем ещё ребёнок! Как же он посмел напасть на пожилую даму?

Страсти накалялись.

— Совсем распоясались! — раздался какой-то знакомый голос.

Я оглянулась и увидела Аксельссона. Он протиснулся вперёд и, прищурясь, с любопытством наблюдал за происходящим. Аксельссон — наш ближайший сосед, живёт один-одинёшенек, если не считать кота и пчёл, в доме, облицованном уродливой серой плиткой. Неужели он меня узнал? Ну конечно, по глазам видно, что узнал.

— Я этого типчика и раньше видел, — заявил он, гордясь, что может внести свою лепту в общее негодование. — Живёт по соседству. Недавно вселился. Хорошенькие достались соседи, ничего не скажешь.

— Как вы не понимаете, я не нарочно, — канючила я. — У меня и в мыслях не было вырывать сумку. Я столкнулся с дяденькой на роликах и, падая, уцепился за сумку. Почему вы мне не верите?

Я попыталась прошмыгнуть сквозь кольцо зевак, но какой-то детина в исландском свитере схватил меня за плечо.

— Стой на месте, пострелёнок! — приказал он. — Теперь не убежишь.

Что теперь будет?

Я всматривалась в просвет между двумя зеваками, стараясь разглядеть, куда девался Килрой. Мне показалось, на секунду я увидела его. Он бежал в сторону улицы Кунгсгатан — голова понуро опущена, хвост поджат. Только бы не исчез снова!

Но Килрой скрылся из виду.

Я попыталась высвободить плечо, да не тут-то было. Вот и полиция появилась! Женщина-полицейский с грушей в руке.

— Что тут у вас стряслось? — спросила она.

— Наконец-то! — вздохнул Аксельссон. — Вот, полюбуйтесь! Пытался стянуть сумку у этой дамы, негодник. Да ещё к тому же и пьян. Арестуйте-ка его поскорее.

Но женщина-полицейский не стала торопиться. Она успокоила перепуганную даму, убедилась, что сумка на месте и ничего не пропало. Затем опросила всех очевидцев. Тип на роликах отыскался у лестницы Концертного зала, где он подбирал свои помятые листовки. Он подтвердил, что я действительно выскочила прямо ему под ноги. А что случилось после, он понятия не имеет — сам врезался в витрину магазина женского белья.

Я тоже рассказала, как всё было: как увидела Килроя, как погналась за ним, как столкнулась с типом на роликах и как машинально схватилась за чью-то сумку. Женщина-полицейский то и дело откусывала грушу. В уголках её рта играла загадочная улыбка. Казалось, она с трудом сдерживает смех.

Но в глазах большинства я была уже приговорена. Хуже всех был Аксельссон.

— Да что тут разговоры разговаривать! — негодовал он. — Забирайте этого малолетнего хулигана, и дело с концом. Пусть получит по заслугам. Нечего волынку разводить. И зачем только женщин берут в полицейские! Сидели бы лучше по домам да смотрели за детьми, чтоб они сумок не воровали. Верно я говорю?

Женщина-полицейский решительно схватила меня за плечо и потащила прочь из толпы.

— Иди-ка лучше за мной! — многозначительно сказала она. — И без выкрутасов!

Ну всё, замели! Пожалуй, я не разревелась только потому, что всё это было слишком глупо и неправдоподобно. Кто мне поверит?

Я покорно плелась к Кунгсгатан. Горстка любопытных мало-помалу разошлась. Интересно, что со мной теперь будет? Небось опять примутся допрашивать, на сей раз в полицейском участке. И домой, конечно, позвонят. Каково будет маме? Поверит ли она мне? Не знаю. Ингве наверняка решит, что я во всём виновата. Хуже всего, если и мама поверит, что я и вправду набросилась на беззащитную старушку. Тогда мне больше не на кого надеяться.

Я так увлеклась своими мыслями, что вздрогнула, почувствовав, как кто-то потрепал меня по щеке.

— Ну чего нос повесил? — услышала я ласковый голос. — Здорово мы от них избавились, что скажешь?

Наверное, у меня был очень глупый вид, потому что женщина-полицейский вдруг звонко рассмеялась.

— Ты что, бедняжка, решил, что я тебя взаправду арестую? Извини, если пришлось проявить излишнюю строгость. Но, по-моему, это был лучший способ избавиться от этой львиной стаи, — пояснила она.

Она шла вперёд танцующей походкой, слегка придерживая меня за плечо.

— Вот уж действительно нелепый случай, — продолжала она. — Ещё чуть-чуть, и ты угодил бы в кутузку как налётчик. Ну ладно, давай теперь поищем твоего пса.

Мы прочесали всю площадь Хеторгет, но Килроя и след простыл. Так мы его и не нашли. Но я хоть знала теперь, что он жив. Если, конечно, это был он. Мы обыскали и окрестности и в конце концов решили прекратить поиски.

У входа в метро женщина-полицейский подмигнула мне на прощание и крикнула:

— В другой раз будь осторожнее!

Когда я вернулась домой, уже смеркалось. Ингве ушёл на какое-то собрание. Это было здорово. Мама со своим саксофоном поднялась наверх к дедушке. Я слышала, как они там музицируют. Их игра напоминала разговор. Виолончель с её мягким томным голосом и саксофон, необузданный и нежный, вели тихую беседу о том, чего не выразить словами, хрипели, смеялись, плакали. Вспоминали давние времена, когда меня ещё не было на свете.

Я живо приладила на куртку новые наклейки, для крепости ещё и утюгом прогладила. Потом заварила себе чай с молоком и мёдом, забралась в кресло-качалку, натянула одеяло до самых ушей и постаралась успокоиться, но всё напрасно. Мысли метались в голове, словно летучие мыши.