Битвы по средам - Гэри Шмидт Страница 10

Отец долго смотрел на цветок, а потом посмотрел на маму.

— Скажи своей дочери, что у неё на щеке жёлтый цветок, — произнёс он.

— Я знаю, где у меня что, — с вызовом сказала сестра.

— Зачем он тебе? — спросил отец.

— Разве не понятно?

— Нет. Или ты пытаешься нам доказать, что ты дитя цветов? Хиппуешь, что ли?

Сестра промолчала.

Зависла такая тишина, точно весь мир затаил дыхание.

— Ну уж нет! — прогремел отец. — Ты моя дочь, а не дитя цветов!

— Дети цветов прекрасны и никому не приносят зла, — парировала сестра.

Отец прикрыл глаза.

— Мы против войны, мы за взаимопонимание! Мы верим в свободу! — продолжала сестра. — Мы хотим помогать друг другу, делиться всем, что имеем. Мы изменим мир.

— Дети цветов, — проговорил отец, внезапно открыв глаза, — это хиппи, которые живут с кем попало, ходят в драных джинсах, обвешанные всякими бисерными фенечками, и никогда не меняют носки.

— Сегодня пятьдесят тысяч детей цветов митинговали против войны у стен Пентагона. Все они считают, что ты не прав.

— К счастью, правота не определяется арифметикой.

— Но президент Джонсон тоже не истина в последней инстанции.

— Благодарю, мисс Аналитик, растолковала политическую ситуацию, — издевательски сказал отец. — А теперь изволь проанализировать вот что: человек, с которым ты сейчас беседуешь, выдвинут в текущем, тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на звание «Бизнесмен года». Это большая честь, и человек стремился к этой чести всю сознательную жизнь. Кроме того, это позволит ему получать более выгодные и крупные заказы. Так вот: такую честь не окажут человеку, чья дочь причисляет себя к детям цветов. Поэтому пойди умойся.

Наступила ещё одна бесконечно долгая пауза. Весь мир затаил дыхание. Казалось, ещё немного — и мир потеряет сознание от недостатка кислорода.

Потом сестра встала, резко отодвинув стул, и ушла к себе наверх. Вернулась она уже без цветка, только с недостёртым жёлтым пятном на щеке.

— Передай-ка мне миску с бобами, — сказал отец.

Ближе к ночи сестра открыла дверь в мою комнату и остановилась на пороге.

— Спасибочки за поддержку, Холдинг, — сказала она с намёком.

— Зачем тебя поддерживать-то? Чтоб цвела и пахла?

— Чтобы я поверила в себя. И поверила, что я — часть высокого и прекрасного дела.

— Тогда не разрисовывай себе щёки жёлтыми цветуёчками. Глупо выглядишь.

— Да? А ты и без цветуёчков глупо выглядишь, и рисовать ничего не надо.

— Говоришь, за поддержкой пришла?

— Только представь, Холлинг! Около Пентагона собралось пятьдесят тысяч человек! Пятьдесят тысяч! Происходит что-то важное, прямо сейчас, у нас на глазах! И это только начало. Может, тебе пора повзрослеть? Глядишь, и человеком станешь.

— Каким? Хиппарём?

— Таким, который осознаёт себя личностью. Станешь настоящим Холлингом Вудвудом.

— А я, по-твоему, кто?

— Ты-то? Наследничек. Ты тот, кто должен унаследовать компанию «Вудвуд и партнёры». Никакой самостоятельной ценности не представляешь.

— Какая разница, унаследую — не унаследую? Я всё равно Холлинг Вудвуд.

— Да, ты Холлинг Вудвуд. Но тебе и это по барабану. Почему ты позволяешь ему собой помыкать? Почему никогда не поспоришь, не возмутишься?

— Зато ты споришь, возмущаешься. А толку чуть.

Сестра невольно потёрла щёку.

— Вот-вот! Его не переспоришь, — добавил я.

— А я буду спорить! И ты спорь. Пусть знает, что не ему решать, кто ты есть и кем станешь.

— Но цветок ты стёрла, ага? Выходит, открыла рот и — закрыла. Спорить бесполезно.

— Очень полезно! Для меня самой, — выпалила сестра и, убежав к себе в комнату, врубила группу «Манкиз». На всю громкость.

* * *

Наутро миссис Бейкер подстерегла меня у раздевалки.

— Мистер Вудвуд, я полагаю, наш распорядок работы по средам надо изменить.

От таких слов внутри у меня что-то сжалось. И я поневоле вспомнил всё, что ел на завтрак.

— Д-да? А з-зачем? — промямлил я.

— Это необходимо. Подробности обсудим в среду. Но больше никакой уборки и прочих мелких поручений. Впрочем… одно всё-таки будет.

— Одно?

— Да, разовое. В награду получите ещё одно пирожное.

Завтрак поднялся в животе ещё выше.

— Ладно, — пробормотал я. — Поручение выполню. Только пирожных не надо.

— Вот как? — деланно удивилась миссис Бейкер и прошла к своему столу.

Она явно задумала новую стратегию. Кардинально новую. Но какую?

— Так, значит, ты ел пирожное?! — возмутилась Мирил.

— Да не то чтобы…

— Но миссис Бейкер сказала: получите ещё одно пирожное! И ты сказал: ладно. Выходит, одно уже съел!

Тут подскочил Данни Запфер.

— Она дала тебе пирожное?

— Я его не ел.

— Ага, положил на полку и любуешься! Так я и поверил!

— Правда! Не ел!

— Короче, ты нам всем должен пирожные, — заключила Мирил. — Точно такие же профитроли.

— Это как понимать?

— Повторяю для тупых и глухих: ты… нам… всем… должен… принести… пирожные.

— Где я возьму столько пирожных? Для всего класса?

— Это твои трудности, — сказал Данни Запфер. — Гони пирожные или умри.

Мей-Тай глядела на меня сощурив глаза.

Если вы ещё не знаете или уже не помните, я вам скажу: семиклассником быть несладко. Особенно когда тебя все норовят убить.

В тот день по дороге домой я заглянул в булочную Гольдмана, которая по-настоящему называется «Самолучшая выпечка». У Гольдмана продаются профитроли в сахарной пудре и без всякого мела. Но дорогущие — ужас! Чтобы накопить на двадцать два пирожных, надо целых три недели не тратить карманные деньги. Ни цента.

Нет, всё-таки мир устроен очень несправедливо.

В понедельник я сказал Данни, Мирил и Мей-Тай, что мне нужно три недели. Они согласились. Ну, вроде как согласились. Однако угрозы типа «пирожные или смерть» звучали каждый день, обрастая всё новыми красочными подробностями разнообразных казней, которые мне светят, если одноклассники не получат долгожданных профитролей. И признаюсь честно: у Данни, конечно, богатое воображение, но по сравнению с кровавой бойней, которую выдумывала для меня Мирил-Ли, его наказания — детский сад. Я почти обрадовался, когда в среду все разъехались по своим храмам и мы с миссис Бейкер остались одни.