Тьма - Ирина Родионова Страница 10

Ника отряхнула брюки от налипшего снега и вгляделась в далекое светлое пятнышко, где кончалось серое кольцо. Сейчас вода на дне превратилась в синевато-черный лед, густо присыпанный рыхлым снегом, который ветром задувало в бетонный закоулок. Серые стены расписали черными ругательствами и неприличными закорючками, потолок закоптился от чада первых зимних костров, которые ребятня пыталась разводить из сухих камышовых палок прямо на льду.

Выдохнув, Ника шагнула вперед. И мигом замерла в рухнувшей на нее полутьме.

В конце туннеля ей привиделось движение – что-то мелкое проворно приближалось к Нике, перескакивая через вспучившийся бугристый лед. Девушка всматривалась, не понимая, что это такое, но от одной только воцарившейся вокруг плотной тишины, словно под воду ушел с головой, в груди все мигом заледенело.

Маленький шарик подкатился к ее ногам, жалобно подпрыгнул и застыл, светясь рыжеватым боком. Ника присела, все еще не веря своим глазам.

Глянцевый апельсин послушно скользнул в руку, холодный и неживой, будто ненастоящий. Ника крепко стиснула его в руке.

– Кто тут? – спросила она дрожащим голосом.

– Тут… – отозвался эхом бетонный колодец, и Ника дернулась, мечтая сбежать из этого жуткого места со всех ног. Она не понимала, откуда в заброшенном бинокле могли взяться чистенькие апельсины, но ей разом стало страшно, так страшно, что закололо в груди, что заслезились глаза, что…

Апельсин обжег руку холодом. И она, словно сомнамбула, медленно пошла вперед, не понимая, что хочет отыскать на той стороне бетонного кольца.

Второй апельсин ударился о ее сапоги и замер, словно мертвый.

Ника шла вперед на цыпочках, почти не дыша, все еще думая о том, как сбежать отсюда и забыть про закопченные стены, про глянцевые апельсины, про весь этот кошмар… Душа внутри нее дрожала и билась о ребра.

Впереди замаячила неясная тень, истерзанный контур на полу. Сгусток темноты.

Ника почти перестала дышать.

Третий апельсин. Четвертый, раздавленный, лежал под ее ногами, вспучившись оранжевой мякотью. Изо рта девушки вырывались облачка пара, хоть в бетонном колодце и было непривычно тепло. Ника осторожно скользила по ледяной поверхности, судорожно вглядываясь в чуть смазанный предмет на полу. Она слышала далекое пение птиц и ощущала на щеках горячий солнечный свет.

Руки била крупная дрожь.

Шаг. Другой. Апельсин в руке нагрелся ее теплом, засочился сладковатым соком. Ника молчала, не чувствуя даже, как в дикой пляске дрожат ее побелевшие губы.

Изломанный предмет выступил из полутьмы, и, когда Ника присела перед ним, не чувствуя ног, тот масляно блеснул металлическим боком. Девушка протянула руку и тронула липкими пальцами ледяное железо. Провела по серебристому рулю, едва дотронулась до сплющенного сиденья, коснулась писклявого звонка, и он всхлипнул глухо, мертвенно и обреченно.

Ника заплакала. Крупные слезы потекли по щекам, она прижала пальцы к губам и поперхнулась рыданием, задохнувшись.

Апельсины. Велосипед. Гудок.

Никита…

– Прости меня, пожалуйста, – с трудом выдавила она, захлебываясь своим горем, которое никак не могло ее отпустить.

Велосипед молчал. Молчал Никита. Молчал и жестокий одноклассник Леха.

Сзади послышался звук, и на миг Нике показалось, что это чьи-то тяжелые шелестящие шаги. Она обернулась, приподнявшись, вся дрожащая от горьких слез, и остолбенела, увидев прямо перед собой бесформенную фигуру.

Язык присох к нёбу, ей и хотелось бы закричать, но ничего бы не вышло. Тело в один миг стало мягким и безвольным. В этом темном бетонном колодце (а Ника и не заметила, как дошла почти до самой середины) совсем не было звуков, запахов и чувств.

Только эта огромная фигура, которая, шагнув вперед, сразу же нависла над скорчившейся от страха Никой.

Девушка увидела все до последней черточки. И антрацитово-черное лицо, покрытое бесформенными буграми. И обрубки то ли рук, то ли щупалец, безвольно свисающие вдоль тела. И огромное, напоминающее шар, брюхо. И толстые колонны-ноги, которые в один шаг привели это чудовищное нечто прямо к Никиному лицу…

И гвозди. Здоровые металлические гвозди, которыми тело этого существа было буквально пронизано насквозь. Ржавые, сочащиеся резким маслянистым запахом, они выдвигались вперед и едва заметно поблескивали наточенными остриями. Вместо лица у этого чудовища были гвозди. Вместо рук – гвозди.

И все тело – сплошные гвозди.

Ника шагнула назад и сбивчиво зашептала мольбу, выставляя вперед руки, изо всех сил пытаясь закричать, позвать кого-нибудь на помощь, но голос предательски охрип.

Шаг.

Существо кинулось на Нику, в последний момент обнажая огромный раззявленный рот с торчащими кривыми гвоздями всех форм и размеров – от крошечных гвоздиков-кнопок до огромных арматур, на которых насаженная Ника будет выглядеть всего лишь замаринованным в боли мясом, невообразимо, невозможно, это же…

Она упала, ударившись о лед, поползла по мелкому колючему снегу, и тогда чудище ринулось на нее сверху. Рухнуло, вонзаясь каждым проржавевшим гвоздем, каждым острым жалом, продырявливая ее насквозь, и Ника отключилась, словно взорвавшаяся лампочка. Боль, накатившая беспощадным огненным шквалом, угасла, тлея жалкими остатками углей.

Лед, смешиваясь с теплой кровью, стал ноздреватым и хрупким. Ника дернулась еще пару раз, почти потеряв сознание, и обмякла, распахнув слепые пронзенные глаза. На рассыпавшиеся по льду рыжие волосы налетел еще один апельсин и замер, будто оплакивая Нику.

Последнее, о чем она подумала, – клевер. Как хорошо, что она отдала клевер Шабашу. Пусть хотя бы у старого и лохматого пса все в этой жизни будет хорошо.

Хорошо.