Книга огня - Елена Булганова

Ученики десятого «В» класса частного лицея на Васильевском острове были недобро взбудоражены известием, которое при других обстоятельствах вызвало бы у каждого из двадцати ребят лишь светлую и незамутненную радость.

Через три минуты после звонка в класс заглянул завуч с объявлением, что педагог болен и урок литературы отменяется. Учащимся было рекомендовано тихо сидеть на своих местах и освежать знания по другим предметам. На худой конец, разрешалось проследовать на цыпочках в библиотеку или в буфет.

Класс настороженно притих, переваривая новость. А потом из-за первой парты у окна вскочила с грохотом Доминика Канаршина, отличница и активистка. Самая маленькая и щуплая в классе, она обладала огромной силой духа в сочетании с горячей жаждой справедливости.

– Это все из-за нее, из-за этой гадины! – звонким от гнева голосом вскричала она. – Серафима Яковлевна с ней как с человеком, поддержать хотела, и что?.. Мы не можем это просто так оставить!

– Откуда уверенность, что Серафима вышла из строя конкретно из-за новенькой? – ломким баском спросил Вадик Струев и солидным жестом поправил дорогие очки в тонкой оправе. – Она и раньше часто болела, возраст все-таки.

– Это ты болел в прошлую пятницу и не видел, что здесь произошло! – коршуном налетела на него Доминика. – «Скорую» вызывали прямо в лицей! А Серафима Яковлевна отказалась ехать в больницу, сказала, что отлежится за выходные. Она просто не захотела раздувать эту историю! Но мы молчать не станем, правда ведь?

Ребята растерянно переглядывались, не зная, как реагировать на пламенный призыв.

– А что, собственно говоря, мы можем предпринять в данной ситуации? – уточнил Вадик. – «Темную», что ли, новенькой устроить?

– А почему бы и нет?!

– В смысле, подстережем в раздевалке, набросим на голову простыню, а затем накинемся всем скопом?

По классу прокатились неуверенные смешки и перешептывания.

– Ага, а потом сюда примчится ее ма-аленький братец и устроит «темную» всем нам! – объявил со второй парты у окна Родион Путятин, закатил глаза и стек по стулу, талантливо изображая роковые последствия такого события.

Никто не обвинил его в трусости. Ученики гимназии были воспитанными ребятами из обеспеченных семейств, их не готовили к жизненным трудностям и не учили рвать глотки недругам. Они любили свою классную и по совместительству учительницу литературы за ее терпение и невредный характер. И теперь искренне недоумевали, как в сложившейся ситуации доказать эту любовь делом, не слишком себя при этом обременив.

Кто-то из девочек робко предложил объявить новенькой бойкот.

– Аха-ха! – Родик, едва угнездившись на стуле, вновь сполз на пол. – Кто-нибудь заметил, чтобы эта девица хоть с кем-то общалась?

– Ну так пойдемте все вместе к директору! – усилила напор Доминика. – Расскажем честно, как новенькая обошлась с Серафимой. И твердо заявим, что мы не желаем учиться в одном классе с психопаткой. Ска-ажите пожалуйста, она еще надменничать над нами станет! А вдруг в следующий раз вообще убьет кого-нибудь или покалечит?

На этот вариант, хоть и с разной долей энтузиазма, но согласились все. Решено было отправляться немедленно. Доминика, вытянувшись в струнку и привстав на цыпочки, прожигала взглядом самых нерешительных, вынуждая оторваться от стульев и телефонов.

Через пару минут класс опустел. Тогда в самом дальнем его углу надсадно скрипнула распахнутая настежь дверца шкафчика с пособиями. Из-за нее медленно вышел, разминая затекшие ноги, худой кудрявый парень. Он почти пять минут просидел на корточках, делая вид, будто разыскивает в глубинах шкафа нужную книгу. Итог обсуждения этот ученик предвидел заранее и не собирался участвовать в замыслах одноклассников.

Потирая колени, парень прошелся пару раз от стены до окна и обратно. Он выглядел до того нескладным, что было удивительно, как вообще ухитряется сохранять равновесие при ходьбе. Большие руки с вывернутыми ладонями, казалось, тянули его к полу. Парень шумно плюхнулся на стул, однако тут же подскочил, услышав шаги из коридора, и, шепотом чертыхаясь, метнулся обратно за шкаф.

Дверь рывком отворилась, и в класс твердым шагом вошла высокая девушка с темно-каштановыми волосами, небрежно собранными в толстый хвост на затылке. Одежда новоприбывшей абсолютно не соответствовала уставу гимназии: вместо темно-зеленого джемпера с логотипом школы и юбки в крупную складку на ней были потертые джинсы и бесформенный черный свитер. Девушка окинула мрачным взглядом помещение, а потом уселась за вторую парту в среднем ряду, сложила замком руки и уперлась в них лбом. С задов класса ее узкую спину и разметавшиеся по парте волосы пожирал глазами отбившийся от коллектива ученик.

Лида ни на секунду не задавалась вопросом, почему в классе в самом разгаре уроков не наблюдается ни учеников, ни педагога. И не стоит ли поискать их в другом месте, например в школьном музее, ведь старенькая, но полная просветительского энтузиазма Серафима Яковлевна обожала разнообразить учебный процесс. Пустоту в классе девушка восприняла как благодатную передышку, как время для обретения правильного настроя. Но вместо этого в голову моментально полезли воспоминания, от которых не получалось отбиться ни днем, ни ночью…

Лида вспомнила другой класс, не такой просторный и светлый, с низким потолком и узкими бойницами окон. Парту у окна и хрупкую девочку со светлыми волосами, спадающими непослушными прядками на выпуклый лоб. Она что-то выискивает впопыхах в учебнике, почти уткнувшись в него носом. Позади нее развалился на парте черноволосый парень с острыми чертами лица, пронзительными глазами оглядывает по-хозяйски класс. Рядом с ним – вот причуды памяти, так было только один раз, первого сентября! – сидит его светловолосый друг и улыбается своим мыслям, бросает взгляды на дверь, как будто ждет кого-то…

Тут Лида сперва затрясла головой, а потом, размахнувшись, звучно вмазала себе ладонью по щеке, к великому изумлению затаившегося свидетеля. Она запретила себе вспоминать. Все это было когда-то, но теперь исчезло и, возможно, никогда уже не повторится. К счастью, в ее жизни осталась мама, которая успешно долечивается в санатории в Израиле. И рвется в Россию, потому что чувствует: с дочерью творится что-то неладное. А еще Лазарь, самый терпеливый и великодушный друг на свете, готовый часами утешать, отвлекать, вселять надежду. Просиживать ночи напролет на краешке ее постели, когда невозможно уснуть. Рассказывать невероятные истории и даже петь ей колыбельные песни на давно исчезнувших языках.