Секреты теней - Маргарет Петерсон Хэддикс

«Тебе на роду написано просыпаться от кошмаров»,– съёжившись на бетонном полу камеры, говорила себе Нина.

Всю жизнь её преследовали страшные сны отом, как её хватает демографическая полиция. То они сгребали её на улице лопатами, будто мусор, то толкали прикладами автоматов вспину или целились влоб.

Но прежде чем спускали курок, она просыпалась.

Однажды даже приснилось, что пришедший за ней полицейский переоделся вкружевную ночную сорочку вмелкую складочку иночной чепчик тёти Ценки. После этого сна Нина долго, несколько месяцев, отказывалась целовать тётю Ценку на ночь, иникто не понимал почему. Сама Нина никому бы ни за что не призналась, ведь тогда над ней стали бы смеяться. Акакой тут смех.

Нина не зря боялась демографической полиции.

Эти люди были страшилищем, серым волком излой ведьмой, ужасным чудовищем идругими, вместе взятыми, негодяями, окоторых она слыхала.

Но, как истрашилище, серый волк, злая ведьма иужасное чудовище, демографическая полиция жила врассказах икошмарах, ане внастоящей жизни.

Сейчас Нина ударилась головой обетонную стену.

–Проснись!– отчаянно приказала она себе.– Проснись!

От удара голова заболела, только ведь во сне такого не бывает, правда же? Во сне ничего не болит. Даже если тебя порют до крови, ничего не чувствуешь. Асвяжут по ногам, чтобы не сбежала, верёвки не жгут кожу.

Запястья илодыжки истёрлись до крови под кандалами, что приковали её кстене. Кожа на спине была содрана, ималейшее прикосновение рубашки кпозвоночнику отдавалось невыносимой болью во всём теле. Один глаз заплыл ираспух от ударов.

Всё тело саднило.

«Это просто страшный сон,– упрямо твердила она себе,– меня не арестовали по-настоящему».

Она смаковала неясные воспоминания, словно арест был чем-то приятным, ане самым страшным событием её жизни. Она даже не помнила, как демографическая полиция вошла встоловую или назвала её имя. «Видишь? Видишь? Разве это не доказывает, что на самом деле ничего не произошло?» Она просто завтракала, радуясь трём изюминкам, попавшим вовсянку. Ивдруг вкомнате наступила мёртвая тишина, ивсе посмотрели на Нину. Она почувствовала эти взгляды, уронила ложку. Овсянка попала на девочку, сидевшую рядом, но Лизл не жаловалась, просто смотрела на неё, как ивсе остальные. Именно эти взгляды, ане звук её имени, заставили подняться ипройти вперёд, протягивая руки для наручников.

«Какое имя они выкрикнули?– вспоминала она.– Нина или… или…»

Нет, она даже думать об этом не станет. Иногда во сне демографическая полиция читала мысли.

Нина вернулась квоспоминаниям: она шла по бесконечному проходу между столиками, адругие девочки сидели, как куклы на полке. Знакомая столовая вдруг превратилась вущелье, вкотором из темноты сверкают бесчисленные глаза. Нина не оглядывалась по сторонам, но чувствовала, как все эти глаза молча её провожают. Глаза были кукольные, пустые, как камешки.

«Почему никто меня не защитил?– удивлялась Нина.– Никто не говорил, не упрашивал, не умолял, не отказывался меня отпустить?»

Она итак знала. Будь это просто кошмар…– «Это ведь кошмар?»– все до смерти перепугаются ине пикнут. Она исама сперепугу не скажет ни слова, словно кто-то другой изумлённо идёт кполицейскому смедалями на груди. Будто арестовывают кого-то другого. «Почему её? Как они её нашли? Почему узнали только оней? Прекрати,– оборвала она себя.– Кошмары всегда бессмысленны».

Она вспомнила, скаким трудом переставляла ноги: поднять, опустить, правую, левую, ближе, ближе… Протестовать или защищаться не было сил.

Стоит только чуть приоткрыть рот ивсхлипнуть, ипотока слёз не остановить.

«Не убивайте меня, пожалуйста! Явсего лишь ребёнок. Яне хотела нарушать законы. Яне виновата. И, пожалуйста, не трогайте Джейсона…»

Теперь, втюремной камере, Нина стиснула зубы, боясь проронить те слова. Нельзя. Её камеру, вероятно, прослушивают. Ещё услышат его имя.

Как бы то ни было, Джейсона нужно защитить. Джейсона, бабушку итётушек. Да иродителей, само собой. Одругих она промолчит. Ей хотелось взывать кДжейсону, кричать ему:

«Джейсон, знаешь, где я? Ты не встревожился, когда яне пришла влес на место встречи? Ты такой храбрый. Можешь… меня спасти?»

Вот глупая. Это всего лишь сон. Скоро пробьют утренние колокола, иона откроет глаза на верхнем ярусе расшатанной кровати вХарлоу, вшколе для девочек. Почистит зубы, умоется, сменит одежду и,может быть, просто за завтраком найдёт вовсянке четыре изюминки…

Она снова вспомнила свой арест, как подошла кдожидавшемуся её удвери встоловую полицейскому. За мгновение до того, как тот защёлкнул на её запястьях наручники, она заметила стоявшего позади него мужчину, так же внимательно рассматривавшего Нину, как её одноклассники. Только те смотрели остекленевшими от ужаса глазами, пустыми, как укукол. Тёмные глаза мужчины выражали целую палитру чувств.

Он был вярости. Ненавидел её. Хотел, чтобы она умерла.

Нина вздохнула. Притворяться дальше было бессмысленно. Слишком многое она помнила. Тот взгляд не мог присниться, привидеться, его невозможно выдумать. Он был настоящим, как ивсё, что сней произошло. На ней настоящие наручники, на спине настоящие шрамы, её переполняет настоящий ужас.

–Меня убьют,– прошептала Нина ипочти соблегчением наконец оставила все надежды.

2

–Почему?

Слово прогрохотало вушах Нины, иона очнулась. Потом отпрянула. Лицо кричащего на неё человека было совсем рядом, внескольких дюймах.

–Почему ты предала свою страну?– спросил человек.

Нина моргнула. Она обречена на смерть влюбом случае… Почему бы не возразить? «Предала страну?– фыркнет она.– Что это за страна, если для некоторых предательством считается просто появление на свет? Мне что, из преданности нужно было покончить жизнь самоубийством? Из чувства патриотизма? Разве явиновата втом, что уродителей до меня было двое детей?»

Только что бы она ни сказала, выдаст маму, бабушку итётушек– тех, кто её прятал, кто сохранил ей жизнь.

Она молчала.

Мужчина сел на корточки. Вкамере Нины было темно, сейчас, наверное, за полночь. Его силуэт казался смутной тенью. «Он призрак, как ия»,– подумала она. Веё затуманенной голове эта мысль показалась даже забавной.