19-я жена - Дэвид Эберсхоф Страница 93

— Прошу прощения, она поначалу немножко не в себе.

— А я в жизни еще не встречал собаку, которая бы мне не понравилась.

Джои, напротив, не проявил большого интереса к Электре. Он отодвинулся на дальнюю сторону кровати и лег там, уложив морду на лапы.

— Какие планы на вечер? — спросил Том. — Хочешь, в киношку закатимся?

Он продолжал одеваться, тщательно заправляя рубашку в брюки и просовывая ремень. Странно было представлять себе, что он живет в номере мотеля, но, видимо, не более странно, чем жить в фургоне. Том принялся просматривать расписание киносеансов на своем ноутбуке. Он сидел, а я наклонился над ним сзади. Оказалось, он из тех парней, что пользуются одеколоном, чего я обычно терпеть не могу, но у него это получалось вроде как приятно. Корица и кедр. Может, еще лимон и дымок.

— Не злись на меня, если это фигня какая-нибудь, только мне как бы хочется посмотреть этот фильм про умственно отсталого ребенка и сбежавшего отца, — сказал Том.

Мы готовы были уйти: наполнили водой миски собакам, велели им вести себя хорошо, и тут случился такой краткий момент — мы взглянули друг на друга. И подумали об одном и том же: мы могли бы прямо сейчас поцеловаться и трахнуться и не ехать ни в какую киношку. Но — не знаю — это было бы как-то неправильно, так мне показалось, а это уж вовсе на меня не похоже. Ну да ладно. На парковке мы немного поспорили о том, кто повезет: Том посчитал, что мой фургон выглядит круто, но я не хотел, чтобы он в нем побывал, потому что — ну, я ведь в нем живу, а это, как ни крути, не самая лучшая информация обо мне, какую стоит предоставлять на первом свидании. В конце концов я одержал победу, и мы отправились в кинотеатр на опрятной «тойоте» Тома.

— Так что же произошло между тобой и Церковью? — спросил он.

— Это довольно сложно.

— Это всегда сложно. — Он возился с радиоприемником и остановился, когда напал на песню «Киллеров». — А со мной это случилось, когда я на втором курсе учился, в Университете Бригама Янга. А ты же знаешь, какое это место. Я был в Солт-Лейке с ребятами из моей футбольной команды и однажды вечером вроде как поддался и зашел в гей-бар. Это в первый раз я попал в такое заведение. Я хочу сказать, я даже никого там не поцеловал, ничего такого, но я уже знал и хотел туда пойти. И представляешь, кто-то меня там увидел. Я до сих пор не уверен, кто именно это был, но они послали моему епископу анонимное письмо, заложив меня как гея. А епископ послал устрашающее письмо моим родителям, и поднялся ужасный скандал.

— Хреново.

— А у тебя что? Тебя судили?

— В общем-то, нет.

— А меня судили. То есть, я хочу сказать, я прошел через судилище. Пришлось предстать перед комиссией, где заседали все эти типы, которых я всю жизнь знал, вроде моего футбольного тренера или водителя университетского автопарка, который меня, бывало, возил. И все они сидели за длинным столом, а я перед ними на металлическом складном стуле, и они прямо меня спросили, являюсь ли я гомосексуалистом. Пока я шел на это судилище, я думал, что солгу им. Мне и в голову не приходило сознаваться, я ведь знал, чем это может закончиться. Прощай, жизнь, которую ты хорошо знаешь. Но когда они задали мне этот вопрос и все это ощущалось как настоящий судебный процесс и всякое такое, меня вдруг как ударило: не могу я солгать, не могу, раз это правда. И я сказал «да». А мой тренер спросил: «Ты понимаешь, что это значит?» И я снова ответил «да». И больше ничего. А он продолжает: «Ты понимаешь, что, сознаваясь в этом, ты многое теряешь, но самое главное — ты теряешь возможность спасения своей души?» А знаешь, что я на это ответил? Я ответил: «А что вы хотите, чтобы я по этому поводу сделал?» И все тут. Меня отлучили. Мои родители от меня отказались. Вот так я и оказался в конце концов в «Малибу-Инн». Владелец мотеля из Индии, и его ничто не интересует, кроме того, как я делаю свою работу.

— Жизнь кувырком.

— Ты мне будешь рассказывать! Но это должно было случиться. Я очень многого не знаю, но одно знаю наверняка: те люди говорили не от имени Бога. Они утверждают, что все это от Него, но это не так. Бог вовсе не такой, во всяком случае мой Бог. — Том свернул на парковку у кинотеатра. — А теперь давай про тебя.

— Дело в том, — сказал я, — что я на самом деле не СПД. Я — из Первых. То есть я был Первым. Я из Месадейла.

— Первым? Без шуток? С ума сойти! Ты имеешь в виду вроде как уйму жен и всякое такое?

— Ага. Уйма жен и всякое такое.

Практически каждый скажет вам, что если ваша мать прикончила вашего отца и сидит в тюрьме, то не самая блестящая идея — рассказывать об этом на первом же свидании. Вероятно, именно поэтому я и рассказал обо всем Тому тут же, на парковке у кинотеатра. Когда я закончил, Том произнес:

— Господи, тебе во многом еще придется разбираться! — И добавил: — Вряд ли какой-нибудь фильм может быть интереснее, чем наша жизнь — твоя и моя.

Он оказался прав — фильм никуда не годился: умственно отсталое дитя, отсутствующий отец, горькое воссоединение, примирение… И все — неправда. Где-то посредине я взял Тома за руку. Ощущение было такое, что это рука доброго, умного человека. Я был здорово удивлен, что такая рука, принадлежащая такому человеку, отзывается теплом на пожатие моей клешни, но так оно и было, и мы сидели рядом, а некоторые вещи горчат, если слишком о них задумываться. Когда пошли титры, перед тем как зажегся свет, Том наклонился ко мне и поцеловал.

— Кажется, ты мне нравишься, — сказал он.

И как раз в этот момент я услышал голос Джонни:

— Это тебе не КПК, [94]придурок!

Я обернулся. Через два ряда позади нас в темноте сверкали глаза Джонни. Он сидел один. Его тенниска была вся облеплена попкорном. В зале медленно загорались лампы, высвечивая его дурацкую ухмылку, а он спросил:

— Ты не познакомишь меня с твоим дружком?