Нежная стерва, или Исход великой любви - Марина Крамер Страница 92

Вошедший телохранитель положил руку на плечо обалдевшего Чернова и повел его к выходу, а Коваль взяла со стола папку и принялась внимательно изучать бумаги. Как мог Егор знать, что погибнет? Ведь это не просто документ – это дарственная на все: на акции, на недвижимость. Может, ему угрожали? Но тогда почему он ничего не сказал ей? Ведь ничего не стоило вычислить и разобраться… Как странно все…

– Я не понимаю ни хрена! – пожаловалась она вошедшему Розану, который со вчерашнего дня забыл уехать к себе, так и зависал в гостевой спальне. – Как такое может быть, а, Серега? Егор переписал все на меня как раз в день смерти – зачем?

Розан плюхнулся в кресло напротив и закурил:

– А откуда бумажки эти?

– Чернов привез.

– Понятно. А сам-то где?

– Я его выставила. Этот придурок решил меня шантажировать, – усмехнулась Марина невесело. – Ему, видишь ли, показалось, что он знает, кто именно завалил Малыша. Догадываешься, на кого пало подозрение?

– Что-то подсказывает, что знаю.

– Дальше рассказывать или смысла нет?

– Не пацан – догадался, – усмехнулся Розан.

– Вот как-то так, – развела руками Коваль. – А еще сегодня мы с Хохлом ездили на кладбище, и на могиле Егора нашли свежий букет желтых хризантем, положенных каким-то козлом лет тридцати с небольшим, не бедным и очень щедрым – он Иванычу отвалил сто гринов и бутылку «Наполеона». Идеи есть?

– Даже не знаю… может, кто из корпорации?

– Нет, они все были на похоронах, знают, где могила, а этот черт просил показать.

– Тогда не знаю.

– Вот и я не знаю, Серега. А знать очень хочу, сгораю просто от любопытства. Что делать? – Марина смотрела на заместителя в упор, ожидая предложений.

– Давай думать будем. У меня такое чувство, что кто-то тебя за одно место взять решил и потому цветы твои любимые на могилу притаранил, чтобы напугать.

– Очень я испугалась!

– Но неприятно было! Согласись?

– Было, – кивнула она, соглашаясь. – Только все равно непонятно – никто не знал, что я поеду сегодня на кладбище, даже я сама, ты помнишь?

– Значит, это тот, кто знал, что ты не можешь не приехать.

– Все, на фиг, голова пухнет! – Коваль встала, направляясь к двери. – Спать пойду.

– Я переночую у тебя? – Розан тоже встал, шагая за ней.

– Я не гоню – ночуй.

Бросившись на постель, она впервые за все время заплакала по-настоящему, вдыхая аромат туалетной воды Егора, вцепившись пальцами в подушку, на которой запретила менять наволочку, помнившую прикосновение его лица. Коваль видела одну и ту же картину – день их первой встречи, его восхищенные глаза, его руки, ласкавшие ее, их обоих на этой самой постели. Как тяжело помнить это все, но еще тяжелее сознавать, что со временем это поблекнет, сотрется из памяти, боль станет намного тише, нет, она не исчезнет, конечно, но притупится, не будет такой острой. И она теперь должна жить за двоих – за себя и за него…

Через пару недель рано утром, так рано, что и представить невозможно, Марину сорвал с постели телефонный звонок. Злая, как черт, она взяла трубку, в душе матеря звонившего последними словами:

– Да!

– Привет, любимая! – сказали в трубку с придыханием, и у нее волосы встали дыбом – голос принадлежал Егору. – Я скучаю…

– Что, на хрен, за шутки?! – заорала Коваль, шаря рукой по тумбочке в поисках сигарет. – Кто это?!

– Ты не узнала меня, красавица?

– …твою мать! Я найду тебя и язык вырву! – ведь не мог же это быть Егор, ну, никак не мог, она же не пьяная, не под кайфом!

– Зачем ты так, моя девочка?

Марина грохнула трубку о стену и, схватив трость, пошла к Хохлу. Долго долбила в дверь, пока наконец телохранитель не соизволил открыть.

– Ты чего? – обалдело уставился на нее заспанный Хохол, наблюдая, как она вламывается в его комнату и ложится в постель.

– Женька, мне страшно. У меня, кажется, крыша поехала – мне сейчас звонил кто-то и разговаривал голосом Малыша… – пожаловалась Коваль, заворачиваясь в одеяло.

– Не пей на ночь! – фыркнул Хохол, садясь рядом.

– Я не пила вчера, в том-то и дело! – огрызнулась она.

– Может, показалось тебе?

– Я слишком хорошо знала своего мужа, чтобы попутать, Женя! Только он называл меня своей девочкой, никто больше… – Марина вцепилась руками в волосы и с силой потянула, пытаясь хоть как-то собраться в кучу. – Но ведь этого быть не может! И не стал бы Малыш так жестоко шутить со мной, если бы был жив!

Хохол смотрел на испуганную хозяйку, положив руку на ее ноги, укрытые одеялом, лицо его было озабоченным. Марина видела, что он взволнован не меньше ее, ведь это значило, что кто-то затеял с Коваль игру в съезжающую крышу.

– Сигарету дай мне! – попросила она, и Женька сам прикурил и подал, коснувшись лица пальцами. Коваль курила и успокаивалась понемногу, расслаблялась. Хохол тоже это заметил, его руки смелее задвигались по ее ногам, откинув одеяло. Марина внимательно посмотрела на него:

– Женька…

– Не говори мне ничего, – он навалился на нее и поцеловал в губы. – Я знаю, Малыш простил бы тебя, он всегда прощал все твои штучки, Коваль… Иди ко мне, ведь ты и сама хочешь… – Его руки уже нашли грудь, гладили ее, сжимали, губами он касался Марининых губ. Коваль чувствовала, как он весь напрягся, как хочет ее, и понимала, что не уйдет, не сможет уйти…

И не ушла, проведя остаток утра в его ручищах, однако ничего не произошло – Коваль так и не смогла преодолеть вины перед погибшим мужем, а потому Хохлу осталось только облизнуться и лечь рядом, отгородившись одеялом. Он не поленился сварить кофе, но такой концентрации, что у Марины чуть сердце не выскочило из груди. Сам Хохол сидел на краю постели и смотрел на Коваль, державшую перед собой двумя руками чашку с дымящимся кофе.

– Нравлюсь?

– А ты не знаешь! – усмехнулся он.

Марина вдруг заплакала, уткнувшись лицом в грудь Хохла, покрытую татуировкой, он гладил ее по волосам и молчал. Ему было не легче, чем ей, она это понимала – он дал слово Малышу, что не прикоснется к его жене, и нарушить данное обещание было для Хохла равносильно смерти. Марина же не могла оттолкнуть его, но и приблизить совсем тоже не могла, понимая, что это предательство по отношению к погибшему Егору. Говорил в свое время старый лис Мастиф – не спи с охраной, плохо кончится. Но с Максом не было ничего, а бедный мальчик погиб, пытаясь помочь ей… За Хохла же в этом плане она была совершенно спокойна – его репутация в криминальном мире была такова, что только безумец мог замыслить что-то против. И, в конце концов, Коваль живая, и Егор, как она думала, не хотел бы, чтобы она плакала и хоронила себя заживо, ведь он сам научил ее, что измена – это головой, а не тем, чем все считают. Так что пусть все идет своим чередом, конец все-таки рано или поздно наступит.