Свиток фараона - Филипп Ванденберг Страница 91

Омар проснулся с первыми петухами, когда еще не рассеялись предрассветные сумерки. Схватив свои пожитки, он проскользнул по скрипящей деревянной лестнице вниз. Еще издали он услышал дрязг и плачущие звуки приближающейся двухколесной повозки, которая была того же возраста, что и хозяин. Повозка смердела, потому что обычно на ней возили кур на рынок.

Старик на козлах упрямо молчал и был неподвижен, как мумия. Лишь иногда пощелкивая маленького ослика поводьями, он смотрел на горизонт, будто сомневался, начнется ли завтрашний день. Так, почти в полном молчании, они проехали два часа в направлении севера — иногда по пустынной дороге, иногда просто по целине, чтобы сократить путь, как потом понял Омар. За горизонтом давно скрылись небольшие поселения, и старик ориентировался по солнцу, лучи которого пробивались сквозь бледно-желтую дымку из пыли и влажного воздуха. Местность вокруг казалась вымершей. Даже колючие кустарники, которые время от времени показывались то тут, то там, высохли и приобрели причудливые формы. Как здесь могли жить люди? Ветра не было, духота усиливалась.

На телеге лежал толстый бурдюк из козьей кожи, в котором пастухи этой местности держали воду. Молчаливый старик регулярно пил из него, набирая в рот столько воды, что его щеки раздувались, как у лягушки.

Они уже ехали, наверное, часа три, как вдруг Али заговорил, указывая на восток, где на горизонте показалась цепочка холмов. Он объяснил, что Омару нужно туда, половину дороги они уже проехали. Потом снова воцарилось бесконечное молчание. Так прошел еще один час, пока старик снова не заговорил. Прищурившись, он смотрел через правое плечо куда-то на юг, где постепенно начало темнеть.

Он произнес слово «хамсин», что означало «пятьдесят»: так назывался ветер в пустыне, который дул на протяжении пятидесяти дней после равноденствия. Он дул особенно сильно в такие осенние дни, как этот.

Омар понимал, какую опасность мог таить в себе хамсин: от песчаной бури никто не мог спастись. Он огляделся по сторонам в поисках укрытия. Разворачиваться назад не имело смысла. Буря надвигалась с той стороны, откуда они ехали, поэтому нужно было как можно скорее добраться до цепи холмов на востоке. Омар подгонял осла взволнованными криками, но ускорить шаг утомленного животного не удавалось. И тогда он выхватил плеть из рук Али и стеганул осла так, что тот запрыгал, как козел, и побежал вперед.

Но возница явно был против этого. Он отобрал у Омара плеть, проявив при этом недюжинную силу, и закричал в ответ на Омара, обозвав его остолопом: загнанный осел остановится, и тогда уже ничто в мире не заставит его сойти с места. Между ними разгорелась даже небольшая рукопашная схватка. Али достал нож из складок одежды и пырнул Омара, попав в левую руку. Рукав у парня обагрился кровью. Омар побоялся, что Али может убить его и, схватив свой узел с пожитками, спрыгнул с тележки.

Старик, казалось, только того и ждал: он круто развернул телегу, и осел засеменил в ту сторону, откуда они приехали. Еще долго издалека Омар слышал проклятия Али.

Он осмотрел рану на предплечье.

Клинок продрал десятисантиметровую прореху в рукаве и вонзился в мякоть. Чтобы остановить кровотечение, Омар оторвал рукав и обмотал им рану. Потом он огляделся по сторонам и решил бежать в направлении холмов, где должен был располагаться монастырь. Он радовался, что отделался от ужасного старика, и теперь не сомневался, что доберется до цели и без него.

Омар не подумал, что из-за нарастающей жары жажда будет мучить его все больше и больше. Али с повозкой еще мелькал дрожащей точкой в бескрайних далях, а спустя час полностью растворился в песках — наверное, уже наступил полдень. В то же время в воздухе началось заметное движение; сначала появился легкий, приятно холодящий пропотевшую спину ветерок, затем его порывы начали поднимать небольшие облачка пыли. Омар побежал, чтобы быстрее добраться до холмов, которые становились ближе, но все еще были вне досягаемости.

Не давая себе даже минутной передышки, Омар спешил дальше, на восток. Язык прилип к нёбу, на зубах хрустел песок. Глаза так слезились, что пустыня расплывалась, как в кривом зеркале. «Только не сдаваться», — стучало у него в голове, которая становилась все тяжелее и тяжелее.

В такие моменты, как этот, его начинали мучить сомнения: достаточно ли он силен, чтобы выстоять, не повез ли его старик неправильной дорогой, не ждут ли его в засаде сообщники Али. Уж слишком молчалив был странный старик. Теперь опасения мужчин в гостинице «Эль-Шати» казались обоснованными. Но для таких мыслей было слишком поздно: возвращаться не имело смысла.

Его дыхание стало более шумным и прерывистым, оно напоминало дыхание загнанной лошади, которая раздувает ноздри. Омар ругался и кричал от злости. Это принесло облегчение. Он вспомнил, как помогал англичанам строить железную дорогу, вспомнил, сколько лишений ему тогда пришлось пережить, но он выстоял. Мысли об этом придавали Омару сил. Но не больше, чем на пару сотен метров. Омар сплевывал отвратительный песок. В груди кололо, словно кто-то бил кинжалом.

Отчаяние постепенно брало верх, его организм не выдерживал чрезмерных усилий, к тому же молодого человека одолевали сомнения, что до монастыря уже не добраться.

Серо-черное небо и густые облака пыли все чаще закрывали обзор и цепочку холмов впереди. И вдруг Омар остановился: он не знал, куда ему бежать. Холмы и скалы исчезли.

Тучи песка неслись по земле с шипящим звуком, словно кипящая вода. Что же теперь делать? Омар с трудом побрел вперед, все еще надеясь достичь цели. Буря усиливалась, рвала его одежду. «Теперь бы только не остановиться, только не возле заветной цели».

Дышать становилось все тяжелее. Омару казалось, что вместе с воздухом он вдыхает песок. Он кашлял, плевался и втягивал голову в плечи, чтобы ветер не так хлестал его, прижимал свой узел с пожитками к животу и груди.

Его лицо стало пунцово-красным от ударов миллионов песчинок. Еще в детстве, у пирамид Гизы, когда ветер поднимал в воздух песок, Омар закрывал глаза и подставлял лицо ветру, получая удовольствие, как от плещущихся струй воды. Но теперь, когда он потерял всякие ориентиры, его обуял страх. Он боялся остаться в песках, как миссис Хартфилд. При этом Омар был твердо уверен, что если он двигается в верном направлении, то его цель находится уже где-то рядом.

Песок все прибывал. Теперь у Омара было ощущение, что он идет по подножию дюны или по наветренной обочине дороги. Но как Омар ни силился увидеть сквозь темную пелену хоть какую-нибудь возвышенность, не мог ничего разглядеть. В отчаянии он опустился на колени спиной к хамсину и пополз на четвереньках в надежде, что так ему будет легче противостоять ветру. Старик Мусса, будучи сыном пустыни, знал каждое растение и каждый камень, но никогда ему и в голову не приходило проявлять к ней высокомерие. Мусса говорил, что пустыня подобна Богу, а боги требуют покорности. Омар невольно вспомнил эти слова отчима, и ему показалось, будто он слышит его глухой голос. Йа салам! Он действительно слышал голоса, которые пели вместе с хамсином! Омар затаил дыхание, думая, что все это ему мерещится. Но он вдруг снова различил неясные, заглушаемые бурей крики — молитву или благочестивое пение.