Эхолетие - Андрей Сеченых Страница 9

Поль бережно отвёл её руку в сторону и неожиданно спросил:

– Мам, а расскажи мне про своё детство там, в СССР. Ты никогда и никому не говорила об этом. Но я видел всегда, что эта тема тебе неприятна. Почему?

– Поль, да и рассказывать, в общем-то, нечего. Я была совсем ребенком и мало что помню, – Катрин машинально прикурила вторую сигарету, но, сделав пару затяжек, затушила ее в пепельнице. – Я родилась в небольшом провинциальном городке, Лисецке, это ты знаешь. Помню нашу квартирку, помню свою плюшевую игрушку. У зайца не хватало одного глаза, и я за это звала его Пиратом. Помню, как часто меня брал на руки отец, я всегда кололась о его бороду и усы и плакала. Помню, как он называл меня Кашей и говорил, что будет называть меня Катюшей, когда я вырасту. А если я не буду есть кашу, то так сокращенной Кашей и останусь. Я снова плакала и быстро ела. А мама всегда смеялась. Потом неожиданно всё сломалось. Отца арестовали, мы с мамой убежали в Ленинград, оттуда в Финляндию и только после войны смогли перебраться сюда. Моя мама, твоя бабушка Элизабет, или Лиза, всю жизнь пыталась выяснить судьбу мужа. Писала письма в МИД СССР, в Красный Крест, обращалась в наши министерства, но сведений было крайне мало. Всё, что она смогла найти за десять лет: после ареста, спустя полгода он был казнен, как террорист, потом, правда, спустя еще двадцать лет, был реабилитирован. Главное, что она хотела найти это место, где его похоронили. Я, к сожалению, тоже так и не смогла это выяснить. Мы же русские, и для нас это важно. А я не грущу, нет, просто, когда думаю об отце, то думаю одновременно о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы его не арестовали и мы бы все вместе смогли прожить эту жизнь на родине. А то, что касается моего молчания, сам подумай, я дочь террориста, ты его внук. Зачем кому-то всё рассказывать, чтобы потом перед кем-то оправдываться?

– Мама, я не понял, – Поль наморщил лоб и сложил ладонь в кулак у своего носа. – Как такое может быть? Сегодня ты террорист, тебя расстреливают, а завтра оправдывают. Если это судебная ошибка, то зачем бежать? Вам была положена с бабушкой компенсация, как минимум…

– Ты смешной, – Катрин не удержалась и прикурила снова, – какая компенсация? Там три миллиона было арестовано и посажено в те годы и около миллиона из них расстреляно. Могли бы расстрелять и на два человека больше вместо компенсации, только мы вовремя сбежали, – мадам Дюваль грустно пошутила.

– Мама, я немало прочитал про историю России и про её более поздний этап, СССР, – речь Поля стала более живой и решительной, – я понял, что цари наследовали престол по крови, и не о какой демократии не могло быть и речи. Но позже, после революции, у них появился парламент, появилась республика – и как люди могли выбрать такого вождя, который их же и расстреливал? За триста лет тирании Романовых казнили триста человек, а в демократическом СССР казнили по триста человек в день, как так? И почему при этом многие писали, что Сталин был прав? Что – в СССР со всего мира съехались террористы?..

– Дружок, – мать дружески улыбнулась сыну, – я рада, что ты взрослеешь. Только не горячись и старайся оставаться всегда объективным. Я надеюсь, ты историю собственной страны не забыл? Вспомни революционеров Марата, Робеспьера, Дантона или революцию 1848 года. Только в том году в Париже повесили десять тысяч человек! Я не оправдываю Сталина, но и судить не смею. Это дело истории. Знаешь, когда к власти приходят президенты, они дают клятву верности своей стране и своему народу. Если президент не забывает эту клятву, если он даже решает выступить союзником одной из воюющих сторон, и в результате народ начинает лучше жить, то это национальный герой и лидер. Но, если им руководят только личные амбиции и в результате его каких-то конкретных шагов жизнь народа ухудшилась, то он или идиот, или преступник. Это мое понимание вопроса. – Катрин посмотрела на маленькие часы на руке и засобиралась.

– Извини, Поль, мне пора. Мои десять минут кончились полчаса назад. А для тебя, мой родной историк, я приготовила одно потрясающее издание. Вынести не могу разрешить – оно на комиссии, но почитать – всегда пожалуйста… – L’addition s'il vous plait, – обратилась она к официанту.

– За мать заплатишь? – она поцеловала сына в щеку и исчезла, оставив за собой тончайший, почти неуловимый аромат духов…