Тайная жизнь Софи - Сьюзен Льюис Страница 9

Энди не составляло труда представить себе эту сцену.

– Вам известно, взяла ли она с собой эти таблетки? – спросила она.

Хейди покачала головой и пожала плечами.

– Их там больше нет, так что, наверное, взяла.

– Вы не знаете, у нее был один парень или сразу несколько? – спросила Энди.

– Трудно сказать. Она много общается с ребятами в кемпинге, которые приезжают на каникулы, и с теми, кто работает в клубе или в офисе, но не думаю, что у нее есть кто-то особенный.

– Значит, вы не представляете, с кем она могла бы убежать?

Когда Гэвин поднял голову, Арчи начал тихо подвывать.

– Я уже иду, – утешила его Хейди и снова взяла младенца на руки.

– Почему она обязательно должна убежать с кем-то еще? – резко спросил Гэвин, как будто это соображение вообще не имело смысла. – Особенно с человеком, которого мы даже не знаем.

Энди смотрела на него, ожидая, что он ответит на собственный вопрос. В конце концов Хейди проговорила:

– Мы были недостаточно внимательны к ней. Знаю, это моя вина. Я не ожидала, что материнство окажется такой тяжкой обязанностью. Моя работа страдает, все кажется каким-то зыбким… Я постоянно напоминаю себе, что нужно уделять больше времени Софи, но у меня ничего не получается.

– Не вини себя, – оборвал ее Гэвин. – Это в гораздо большей степени моя ответственность, чем твоя. Я должен был чаще разговаривать с ней и продолжать заниматься с ней так, как мы делали это раньше.

– Мы оказались не готовы к тому, что малыш настолько изменит нашу жизнь, – с несчастным видом добавила Хейди. – Наверное, это звучит наивно, но другие родители неплохо справляются после рождения второго ребенка. Правда, не всегда случается такая большая разница в возрасте, к тому же Софи привыкла быть папиной любимицей.

Энди, знавшая несколько семей, которые распались в точно такой же ситуации, решила вернуть их к действительности.

– Пожалуйста, подумайте как следует: был ли кто-то из сезонных рабочих, посетителей или сотрудников, кто уехал отсюда на прошлой неделе и с кем она могла бы сбежать?

Хейди покачала головой.

– У нас заезды по субботам, но это было либо за день до того, как мы последний раз видели ее, либо через шесть дней после случившегося.

– А рабочие?

– Насколько мне известно, сейчас никого не осталось, но мы можем проверить список персонала.

Зная о том, что эта информация будет автоматически собрана полицейскими патрульной службы, которые сейчас находились в офисе, Энди решила, что услышала достаточно, и закрыла свой блокнот.

– Я знаю, что мои коллеги произвели так называемый поверхностный досмотр, – сказала она. – Но вы не возражаете, если перед уходом я посмотрю на комнату Софи?

Хейди переглянулась с Гэвином и ответила:

– Не вижу никаких причин для возражений. Правда, мы уже сами искали, но там нет ни записки, ни других намеков на то, где она могла бы находиться.

Энди встала.

– Один последний вопрос, – сказала она, надевая сумочку на плечо. – У вас возникало подозрение, что Софи может принимать наркотики?

Гэвин помрачнел, а Хейди покачала головой.

– Я бы сказала, что выпивка больше в ее вкусе, – сказала она. – В последнее время она несколько раз приходила совершенно пьяной, причем до такой степени, что практически вырубалась, когда попадала домой.

Энди была рада, что ее избавили от дальнейших подробностей – по крайней мере сейчас.

– Хорошо. Не могли бы вы показать мне ее комнату?

Оставив Хейди сражаться с Арчи, который начал вопить во всю мочь, Гэвин провел ее по коридору до последней двери слева. Когда Энди следовала за ним, она попыталась уловить ощущение места, которое могло дать хоть какое-то интуитивное представление о реальном положении дел в семье. Не то чтобы она усомнилась в услышанном – до сих пор у нее не было серьезных оснований для этого, – но супруги Монро были бы не первыми родителями, которые выставили свою дочь на улицу, а впоследствии горько сожалели об этом.

Первым, что заметила Энди, когда вошла в спальню Софи, был красивый плакат, скорее даже фотопортрет, висевший рядом с кроватью, где была изображена шести– или семилетняя Софи со своими родителями. Все трое были одеты в белое, а мать Софи, худощавая женщина со свободно распущенными волосами медового оттенка и добрыми глазами, держала в руках гитару, Софи же, в длинном платье с кружевной отделкой и белыми ленточками, сидела на коленях у отца и застенчиво улыбалась. Образ был настолько завораживающим, что Энди невольно шагнула вперед.

– Хейди нашла человека, который сделал это, увеличив старую фотографию, – ворчливо объяснил Гэвин.

– Очень красиво, – пробормотала Энди обратив внимание на веснушчатый нос Софи и на то, как доверчиво она вложила свою руку в отцовскую ладонь.

– Это гитара Джилли, – сказал Гэвин, взяв инструмент, стоявший рядом с кроватью. Джилли – это мать Софи. – Я заставляю Софи продолжить музыкальные занятия, но она не хочет. Очень жаль, потому что она подавала большие надежды.

– А компакт-диски? – поинтересовалась Энди, указав на маленькую книжную полку.

– Это в основном наши записи с Джилли, еще той поры, – сглотнув, ответил он. – На некоторых Софи поет вместе с нами или сама. Нам было весело слушать их вместе, но теперь она вроде бы не интересуется этими записями.

Энди продолжила осмотр. В целом комната выглядела так же, как у любой другой четырнадцатилетней девочки, повсюду висели плакаты молодежных групп. Она обратила внимание, что на большинстве из них изображены солисты «Вестлайф» ^[2], что казалось любопытным, принимая во внимание возраст Софи. Вероятно, увлечение исходило от ее матери. Две полки были забиты подержанными мягкими игрушками, на полу в беспорядке валялись предметы одежды и обуви, а подвесная балка играла роль гардероба. Туалетный столик был завален дешевой косметикой, аляповатыми украшениями, гелями и лаками для волос, а сбоку стоял пакет с едой для птиц.

Выглянув в окно, Энди увидела кормушку, висевшую так близко, что можно было дотянуться до нее с подоконника.

Изголовье узкой кровати было обтянуто светодиодной гирляндой, а у стены выстроились ворсистые подушки, к которым прислонилась улыбающаяся тряпичная кукла в рваной одежде и с красными фетровыми щечками. Энди почему-то стало грустно. Она понимала, что это чувство вызвано не куклой, а самой комнатой, хотя и не могла разобраться, почему именно помещение так на нее подействовало. Энди размышляла, какие тайны хранились в этих стенах, свидетелями каких сцен они были, когда юная девушка пыталась примириться с одиночеством и с тем фактом, что ее мать больше не вернется. Энди легко могла представить картину этой внутренней борьбы.