Страшнее пистолета - Анна Ольховская Страница 9

Чтобы быть расстрелянным «благодарными» товарищами вместе с сотнями других таких же наивных и преданных… Преданных во всех смыслах.

И только благодаря бережному отношению потомков Корневицкого к его бумагам и архивам Кириллу удалось узнать, что его прадед Николай вместе с женой Марией и сыном Петром жили в Лозанне. Почему он предпочел Швейцарию родине предков — Германии? Наверное, потому, что не хотел больше воевать, а в Германии все выше поднимал уродливую голову фашизм.

Потом по Европе огненным смерчем пронеслась Вторая мировая война, и следы Николая Витке затерялись.

А в конце восьмидесятых, с приходом горбачевской перестройки, в Москве объявился Константин Петрович Витке с двумя сыновьями и их няней. Он не испугался беспредельно‑кастетного становления рыночных отношений в России и довольно успешно занял свою нишу в бизнесе. Деньги у Константина были, и, судя по всему, немалые. А еще — умение разумно распоряжаться ими.

Поэтому сыновьям в наследство достался не только налаженный бизнес и связи, но и сумма с шестью нулями в швейцарском банке, распоряжаться которой братья могли только вместе. И смерть одного из них автоматически вела к следствию, проводимому службой безопасности банка, а там ребята работали не за выслугу лет, а за большие зарплаты, которые отрабатывали с невиданным для наших правоохранительных органов энтузиазмом.

В общем, то, что происходило после их приезда в Москву, Кирилл уже знал, ведь это была и его жизнь. А вот установить, откуда они приехали в свое время, так и не удалось. Был ли тому виной вселенский бардак начала девяностых или меры, по непонятным причинам предпринятые в свое время Константином Витке ради сохранения тайны, — кто знает?

И Кирилл решил оставить бесплодные поиски прошлого. Жизнь складывалась более чем удачно, впереди было только хорошее, что же касается сна…

Просто надо найти свою женщину‑радугу, которая подарит ему ощущение всепоглощающего счастья.

И Кирилл искал, но увы — не нашел.

А теперь уже и не найдет. Никогда. Потому что вместо женщины‑радуги встретил женщину‑гиену, превратившую его, Кирилла, жизнь в кусок гниющей падали. Отобравшую у него брата…

Все это рвущим душу ураганом пронеслось внутри, оставляя после себя лишь пыльные руины. Гнев, ярость, презрение, ненависть, отчаяние — все это, вспыхнув, осталось тлеть там, под обломками. Для того чтобы их извлечь, требовались силы, а их у Кирилла не было. Зато пыли равнодушия — сколько угодно.

Может, это и к лучшему, пыль — она и есть пыль, из нее ничего не построить: ни глупостей, ни необдуманных поступков — всего того, что можно натворить сгоряча. А потом сидеть над сотворенным и думать: «Е‑мое, что ж я сделал‑то?»

Спросите у Бога, он знает.

И даже хорошо, что веки стали каменными и не желают подниматься. Значит, и подрагивать, сообщая всем, что хозяин пришел в сознание и там, в сознании, затаился, не будут.

Меньше всего сейчас хотелось общаться с братцем и его суженой.

— Давно ждете? — поинтересовался дребезжащий голос вновь прибывшего. — Извините, пришлось задержаться, у одной из пациенток был нервный срыв.

— В зеркало заглянула? — гыгыкнула Маня.

— Мария, вы считаете происходящее в этой клинике смешным?

— А что, нет? Эти дурынды сами во всем виноваты. Ладно, давайте уже, отпирайте дверь, заколебалась тут торчать. И вообще, я — сестра Виктора Борисовича Скипина и должна иметь право доступа во все помещения и палаты этого заведения!

— Вы и ходите, куда пожелаете.

— Да, но только в сопровождении вас или охранника, а я хочу иметь свой личный магнитный ключ!

— Вот к своему брату с этим вопросом и обращайтесь, — голоса зазвучали громче. — Даст «добро» — милости прошу к нашему шалашу. Хотя, если честно, не понимаю, как на это можно смотреть по доброй воле. Я‑то вынужден по долгу службы, так сказать, но вам‑то оно зачем?

— Вам действительно не понять, Вениамин Израилевич. — Голос Манюни приблизился, Кирилл почти физически ощущал исходящую от девицы тяжелую волну отрицательной энергетики. — Сколько удовольствия я получаю, когда вижу это месиво вместо смазливой рожи.

— Заткнись! — прошипел Аристарх, находившийся, судя по звуку, дальше всех от кровати. — Доктор, мне необходимо знать — мой брат будет жить?

— Будет жить‑поживать да добра наживать, — задумчиво мурлыкал Каплан, возясь с аппаратурой: что‑то щелкало, стрекотало, пищало, шуршало.

Кардиограмму снимает, что ли? А впрочем, какая разница? Пыль в душе Кирилла вяло шевельнулась, укладываясь поудобнее, и снова замерла.

— Ну что же, — спустя какое‑то время (для Кирилла оно спустилось в унитаз) удовлетворенно сообщил доктор, — судя по показаниям приборов, организм вашего брата справился, процесс полного распада кожи удалось остановить. Так что теперь я с уверенностью могу сказать — жить он будет.

— Другой вопрос — как, — глумливо хихикнула Маня.