Золотой омут - Фридрих Незнанский Страница 9

Когда Гордеев и Лучинин остались наедине, Вадим еле слышно произнес:

— Меня почти заставили подписать отказ от зашиты. Я не хотел, но следователь сказал… — В горле Вадима пересохло, он с трудом сглотнул.

Гордеев решил прийти парню на помощь:

— Известные присказки. Защитник, дескать, не нужен, дело очень легкое, а адвокат все испортит, без него меньше проведешь под следствием, здесь, в Бутырках… Много раз уже слышали, знаем.

— Да, он мне так и сказал… — подтвердил Лучинин. — Что сами без него разберемся. А, дескать, появление защитника только все усложнит.

— Куда уж сложнее… — усмехнулся Гордеев. — Вы ведь не в бегах, в Бутырской тюрьме. Всегда под рукой. А если дело такое простое, да еще его хотят закрыть, к чему бросать человека в камеру? Следователь наверняка говорил вам, что никакого зла вам не причинит, а только немножко допросит — и все будет в порядке… Верно?

Лучинин кивнул:

— Не такими словами, но смысл практически был тот же. Меня тут допрашивали. Мне кажется… Я боюсь…

Гордееву показалось, что в глазах Вадима мелькнул страх.

— Боитесь? Чего? Вам угрожали, применяли силу, воздействовали еще как-нибудь? — допытывался Гордеев.

Лучинин молчал.

— Вы можете мне обо всем этом рассказать? — настойчиво расспрашивал Гордеев. — Понимаете, надо пресечь это сразу, как говорится, на корню…

Усилием воли Вадим взял себя в руки:

— Н-нет… П-просто следователь сказал…, что может меня обвинить по другой статье…

— По какой? Он называл ее?

— Не помню, что-то о хищении имущества в особо крупных размерах с отягчающими обстоятельствами… В общем, по статье, которая предусматривает более тяжелое наказание.

— Что за бред? Вы разве что-то похищали? Да еще в крупных размерах?

— Вроде нет, не похищал.

— А в чем же тогда дело? — пожал плечами Гордеев.

— Не знаю… Но ведь все можно сфабриковать.

— Вот для того чтобы не сфабриковали, и нужен адвокат, который будет следить за соблюдением законности во время следствия. Понимаете?

— Да, понимаю… — упавшим голосом подтвердил Лучинин.

— И тогда, — продолжил Гордеев, — пусть попробует внести в обвинение хоть один фактик, не подтвержденный документально. Не беспокойтесь. У него это не получится. Я от всех этих обвинений камня на камне не оставлю. Знаем, видели… Если у следователя нет убедительных аргументов, он ничего не докажет.

— Какие могут быть аргументы, когда я ничего такого не совершал? — пожал плечами Лучинин.

— Ну конечно, доказательства всегда найти можно… Для этого следователь и существует — чтобы раскапывать улики. Но они должны быть убедительными. А не взятыми с потолка.

Гордеев хотел успокоить Вадима, но в глубине души сомневался и ни в чем уверен не был. Каждый раз соревнование со следователем напоминало бой без правил, потому что никогда нельзя было предугадать, что в следующий раз он придумает, как поведет себя в тех или иных условиях. Но, как говаривали классики, главное — это ввязаться в бой, а там видно будет. Что-что, а ввязываться в борьбу Гордеев умел. Он даже любил это чувство постоянной мобилизации.

«И вечный бой, покой мне только снится, — подумал Гордеев, наблюдая за Лучининым. — Парень явно что-то недоговаривает. Возможно, нечто важное. Почему? Он чего-то боится. Или кого-то… Видимо, мне надо будет выяснить это, иначе защита окажется неэффективной. Но пока не будем форсировать события».

— Здесь прохладно, — сказал Лучинин, — и воздух…

— Понимаю. После бутырской камеры тут как на курорте.

Вадим подошел к зарешеченному окну и посмотрел во двор следственного изолятора.

— На улице опять дождь… — задумчиво произнес он. — Сегодня целый день идет.

— И слякоть, и мерзость невообразимая, — подтвердил Гордеев. — Но это не повод оставаться в тюрьме. Ну так что, вы согласны быть моим клиентом? — спросил Гордеев.

— Да, согласен, — ответил Вадим, продолжая смотреть в окно.

— Вот и отлично.

— А не будет проблем с тем моим первоначальным отказом?

— Нет. Это просто бумажка. Вы имеете право брать адвоката или отказываться от защиты; когда вам вздумается. Но в первую очередь, Вадим, запомните, в девяноста случаях из ста обвинения в суде основываются на показаниях подсудимых.

— А я думал, главное — это свидетели, разные там вещественные доказательства…

Гордеев махнул рукой:

— Это, конечно, тоже имеет огромное значение, но следователь всегда пытается вытянуть из самого подсудимого признание. И оно значит гораздо больше для суда. Кроме того, следователю чисто физически легче допрашивать подследственного, чем мотаться по городу, беседовать со свидетелями и так далее… Понимаете?

Вадим присвистнул:

— Значит…

— Это значит, к каждому своему слову вы должны относиться очень и очень серьезно. Все, что вы ненароком сболтнете следователю, обязательно будет использовано против вас.

— Чем больше узнаю людей, тем больше люблю компьютеры, — вздохнул Вадим.

— Устами младенца — да мед пить, — усмехнулся Гордеев, а затем серьезно продолжил: — Ну а вообще-то следователь просто делает свою работу — так же как и я свою.

— Понимаю.

— Короче говоря, с этой минуты все разговоры со следователем только в моем присутствии. Все без исключения. Договорились?

— Да. Но если…

— Никаких «если», особенно со следственными органами.

— А все же — если он придет сюда и станет задавать вопросы? Как тогда действовать?

— Отказаться отвечать. Требовать вызова адвоката, то есть меня. Запомните, любые разговоры только в моем присутствии, ясно?

— Ясно…

— Я сделаю все, что смогу, — проговорил Вадим Лучинин.

— Хорошо. А сейчас вы подробно ответите на все мои вопросы.

Гордеев посмотрел на часы. Рабочий день ожидался долгим. Но такова уж планида адвокатская, и с этим Юрий Петрович уже давно смирился. Рабочий день ненормированный — никогда не знаешь, когда попадешь домой.

Он достал из кармана ручку, вытащил из папки с десяток листов писчей бумаги, несколько прозрачных файлов и диктофон.

Адвокат подробно расспросил Лучинина обо всех обстоятельствах дела, о методах и способах проникновения в чужую компьютерную сеть. От всей этой профессиональной терминологии, перемешанной с не менее профессиональным жаргоном, у Гордеева через пару часов голова пошла кругом. Он чувствовал, что еще немного — и ему место будет в Кащенко. Впрочем, Лучинин говорил много и охотно. Ему явно не хотелось возвращаться в душную камеру.