Одним ангелом меньше - Татьяна Рябинина Страница 9

На какое-то время воцарилось молчание. За окном монотонно шумел дождь. На тротуарах раскинулись моря, под которыми коварно блестел грязный лед. Люди передвигались медленно, балансируя, будто канатоходцы.

«Скорее бы весна, — подумал Иван. — Если этот кошмар замерзнет, — а он замерзнет! — летать будем… Как бабушка говорила: летел как ангел, упал как черт».

— Слушай, Лешик, — Костя помешал на дне чашки нерастаявший сахар, — а чего это ты сидишь, кубики гоняешь? Работы нет, что ли?

Зотов положил рыжую лохматую башку на стол и расплылся в улыбке. Посветлевшие за зиму веснушки ярче проступили на широких скулах. Ярко-голубые глаза сияли неземным блаженством.

— Имею право! Мы сегодня своих педералов закрыли и спихнули в архив. Думаю, это надо обмыть! Вы как?

Иван едва сдержал улыбку.

— Я бы с удовольствием, но Галка меня слопает с тапочками. У меня же сегодня отгул. Я ей шкаф обещал починить. И потом. Кость, это Лешик у нас именинник, а нам — пахать и пахать. Дружно плюем на Кузнецовскую, пусть сами ковыряются. У нас снайпер Паша плачет, на нары просится, а мы ему никак помочь не можем. Давай-ка ноги в руки — и в Купчино. Поговори еще раз с той девчонкой, которая его не узнала. Мне кажется, она врет. Может, боится.

— Имей совесть, я только вошел, — возмутился Костя. — Дай хоть кофе допить. А ты, Леха, рассказывай, как дошел до жизни такой?

Алексей откинулся на стуле, зажмурился и потянулся. Ивану он напоминал огромного мохнатого кота. Обычно Зотов казался сонно-ленивым и неповоротливым, но как дремлющий на солнце кот может в одну секунду вскочить, выгнуть спину и выпустить когти, так и Алексей мог мгновенно преобразиться, став сосредоточенным, жестким и стремительным. Сейчас он был котом вполне мирным и домашним.

— Да так вот, — промурлыкал Зотов вполголоса. — Строили мы строили — и наконец построили.

История с «педералами», кстати, тоже «подкидыш», стала притчей во языцех всей управы. Началось с того, что одно лицо с нетрадиционной ориентацией бросило другое такое же лицо. Брошенный написал трогательное письмо и повесился. Все бы ничего, дело хозяйское, но самоубивец был известным поэтом, а его неверный дружок — не менее известным музыкантом. Дело обрастало немыслимой кучей пикантных деталей, грязного белья, всевозможных домыслов и слухов. Им заинтересовались наверху и даже в министерстве. Стаей налетели газетчики. То, что по-хорошему надо было сразу закрыть за отсутствием состава преступления, превратилось в громкий скандал сначала об убийстве с инсценировкой, потом о доведении до самоубийства. Несчастный музыкант уже сам готов был наложить на себя руки. А Леша со следователем — составить ему компанию, потому что все это напоминало театр абсурда. Постороннему человеку было элементарно не понять: Ржевский, а в чем соль?

— И что сказал ваш гомик, когда ему зачитали постановление о прекращении дела? — поинтересовался Малинин.

— А что он мог сказать? Поклялся на Уголовном кодексе, что отныне будет решать свои гормональные проблемы подростковым способом.

Костя фыркнул и вылил остатки кофе на брюки.

— Ну вот, кофе кончился, так что вперед! — невинным тоном заметил Иван.

Наградив его убийственным взглядом, подмокший Костя нацепил пальто, но выйти не успел — зазвонил телефон.

Поговорив, Иван бросил на Костю взгляд, полный сострадания.

— Вот так, Костик, продал нас Бобер нижестоящим. Как рабов. Если это называется «курировать», то извиняйте.

— Не понял, — Костя сделал круглые глаза.

— Мы с тобой, дорогой, выполняем все указания товарища Чешенко. Это, кстати, он звонил. Похоже, Севы ему мало. Тебе надлежит съездить в это самое «Астроэкспо», на Софийскую. Как раз по пути.

Наградив Ивана еще более убийственным взглядом, Костя наконец вышел.

— Звони, если что! — крикнул Иван ему вслед.

Леша снова запустил «Тетрис», а Иван положил перед собой лист бумаги.

Да, делать нам больше нечего. Подарочек! Своих трупов мало, будем еще с чужими возиться. Но Бобер полагает, что дело может стать нашим, а у него на такие фантики нюх. Значит, придется думать, откуда ноги растут. Что мы имеем? Есть ли у вас план, мистер Фикс? «Нет, мистер Фикс, плана нет, только героин», — вспомнилась приговорка из детства — тогда по телевизору показывали классный австралийский мультик «Вокруг света за восемьдесят дней».

Поставив на листке цифру 1, Иван задумался.

Прошлое, прошлое… Допустим, она действительно профессионалка, что отсюда? Пока ничего. Пока вообще ничего, от чего можно плясать. Подождем, что Костик в клювике принесет.

Покусывая ручку, он записал следующее:

«1. Прошлое. Обводный (?). Проституция (?).

2. Работа — «Астроэкспо». Костя.

3. Записная книжка. Созвониться с Севой.

4. Свадебное платье — загсы и дворцы. Жених (?).

5. Новый русский на черном «Саабе». «7» в номере (?). ГИБДД (?).

6. Криминал (?)».

Сплошные вопросы. Подумав, он дописал все-таки еще один пункт: «7. Маньяк (?)». Надо бы проверить, не было ли чего-нибудь похожего.

Иван встал из-за стола, подошел к зеркалу, причесал коротко подстриженные темные волосы, постоял немного, критически себя разглядывая.

Да, залысины становятся все больше и больше. И седина кое-где пробивается. Возраст Христа как-никак, а все кажется, что мальчик еще, не напрыгался, не набегался, в войнушку не наигрался.

Иван Логунов обладал той среднестатистической внешностью, которая не бросается в глаза и не запоминается, что при его профессии скорее было плюсом, чем минусом. Познакомившись, при следующей встрече люди его обычно не узнавали. Вообще-то он был достаточно привлекателен, но, чтобы заметить это, следовало внимательно к нему присмотреться. Особенно хороши были глаза: большие, глубоко посаженные, они меняли цвет от бархатистого темно-серого до жесткого прозрачно-стального. Чуть впалые щеки и твердый подбородок, к счастью, не дотягивающий до квадратной голливудской челюсти, всегда были чисто выбриты. Когда-то Иван пытался отпустить бородку и усы, но вовремя понял, что хорошая борода требует ухода и мороки с ней гораздо больше, чем с каждодневным бритьем. Стригся он коротко — иначе мягкие волосы начинали как-то по-ухарски завиваться и Иван казался себе приказчиком из мелочной лавки. Худощавый, крепкий, подтянутый, чуть выше среднего роста — таким, как он, идет форма. Но форму Иван носил редко, благо нужды особой не было. Одевался он обычно неброско, предпочитая серый и черный цвета, хотя любил хорошие вещи, да и Галя, работавшая закройщицей в дорогом мужском ателье, не раз предлагала сшить ему что-нибудь «эдакое». Но Иван считал, что в его работе буржуинский прикид может сыграть негативную роль, мало ли какие ситуации случаются.

Будучи человеком достаточно умным, Иван понимал, что горе на самом деле идет не от ума, а от того, что этот самый ум неправильно и не к месту применяется. Поэтому с юных лет старался вести себя так, чтобы ни одному человеку не показалось, что его, Ивана, становится слишком много — как его недостатков, так и достоинств. На самом деле это было непросто: знать, когда надо вовремя уйти, когда промолчать. Но выбранная линия поведения давала отменные плоды: Ивана любили и уважали, с ним советовались и плакались ему в жилетку, не опасаясь, что он поймет превратно, и не стыдясь своих признаний в дальнейшем.