Ведомство страха - Грэм Грин Страница 9

«Свободные матери» занимали пустое конторское помещение в огромном белом современном здании недалеко от Стрэнда. Дом был похож на механизированный морг с отдельным лифтом для каждого покойника. Роу в абсолютной тишине поднялся до пятого этажа; там из длинного коридора с дверьми матового стекла появилась женщина в пенсне, вошла в лифт, держа папку с надписью «Весьма срочно», и они мягко поплыли еще выше. На двери седьмого этажа было написано: «Помощь Матерям Свободных Наций. Справочное бюро».

Ему стало казаться, что прав, пожалуй, мистер Реннит. Суровая деловая женщина за пишущей машинкой была так неподкупна. И явно работала даром. Она носила маленький значок, показывавший, что должность у нее общественная.

– Что вам угодно? – сухо осведомилась она; вся его злость и высокомерие сразу же испарились. Он старался вспомнить, что говорил незнакомец насчет того, что кекс предназначался не ему. В его словах, как казалось теперь Роу, право же, не было ничего зловещего, а что касается привкуса чая, разве он не просыпался по ночам, ощущая этот вкус во рту?

– Что вам угодно? – резко повторила женщина.

– Не могу ли я узнать у вас адрес некой миссис Беллэйрс?

– Среди тех, кто здесь работает, нет дамы с такой фамилией.

– Она имела отношение к благотворительному базару.

– Ну, все, кто там был, – наши добровольные помощники. Мы не имеем права сообщать их адреса.

– На том базаре произошла ошибка. Мне выдали кекс, который мне не предназначался.

– Сейчас узнаю, – произнесла суровая дама и вышла в заднюю комнату. У него как раз хватило времени подумать, что он поступил опрометчиво. Надо было взять с собой А-2. Но тут он снова почувствовал обыденность всего, что здесь видел, необычным был только он сам. Дама появилась в дверях и сказала:

– Войдите, пожалуйста.

Проходя мимо, он кинул взгляд на пишущую машинку и прочел: «Вдовствующая баронесса Кредбрук благодарит Д.А. Смит Филлипс за ее щедрый дар – чай и муку…» Он переступил порог.

Роу никак не мог привыкнуть к этим внезапным толчкам в сердце: безраздельнее всего любишь лишь тогда, когда любимый человек недостижим. Цвет волос, маленькая складная фигурка – сразу видно, что такая никому не причинит боли, – заставили его замешкаться на пороге; других общих черт не было, но, когда девушка заговорила с чуть приметным акцентом, он испытал удивление, какое подчас испытываешь в гостях, когда любимая женщина заговорит чужим голосом. Такие встречи бывали у него сплошь и рядом; он бросался бежать за кем-нибудь в магазин, ждал на углу, если замечал малейшее сходство, словно женщина, которую он любил, заблудилась и он вот-вот найдет ее в толпе.

Девушка спросила:

– Вы пришли насчет кекса?

Он пристально в нее вглядывался: обе женщины имели так мало общего по сравнению с тем, что их различало. Одна была жива, другая мертва.

– Вчера ночью ко мне приходил какой-то человек, наверное из этой конторы. – Он с трудом подбирал слова: представить себе, что эта девушка была замешана в преступлении, было так же немыслимо, как заподозрить в этом ту, другую, разве что в качестве жертвы. – Я выиграл на вашем благотворительном базаре кекс, но оказалось, что произошла какая-то ошибка.

– Не понимаю.

– Прежде чем я успел выяснить, чего он от меня хочет, разорвалась бомба.

– Но отсюда никто не мог к вам прийти! Какой он из себя?

– Очень маленький, темный, горбатый – калека.

– Таких здесь нет.

– Я надеялся, что если разыщу миссис Беллэйрс… – Это имя, видимо, ей ничего не говорило. – Одну из дам, помогавших устраивать базар.

– Все они у нас добровольцы, – объяснила девушка. – По-моему, мы сможем найти ее адрес через кого-то из организаторов, но разве это так важно? – Комната была разделена на две части ширмой: он подумал, что, кроме них, никого нет, но из-за ширмы появился молодой человек. У него были такие же тонкие черты лица, как у нее. Девушка его представила: – Это мой брат, мистер…

– Роу.

– Кто-то приходил к мистеру Роу справляться насчет кекса. Я не совсем понимаю, в чем дело. Мистер Роу выиграл этот кекс на благотворительном базаре.

– Давайте подумаем, кто бы это мог быть? – Молодой человек великолепно говорил по-английски, только чрезмерная правильность речи выдавала в нем иностранца. Казалось, он был из семьи старого закала, где принято говорить отчетливо и точно употреблять слова, – некоторый педантизм придавал его речи даже прелесть. Он стоял, ласково положив руки сестре на плечи, вдвоем они напоминали семейный дагерротип.

– Этот человек ваш соотечественник, мистер Роу? Видите ли, большинство нас в конторе – иностранцы. – Он с доверчивой улыбкой пояснил: – Если здоровье или национальность не позволяют нам за вас сражаться, мы стараемся хоть чем-то помочь. Моя сестра и я – по паспорту австрийцы.

– Тот человек был англичанин.

– Он, должно быть, из наших добровольцев. У нас так много охотников помочь… Я не знаю и половины по фамилиям. Вы хотите вернуть приз, не так ли? Кекс?

Роу осторожно сказал:

– Я хотел кое-что разузнать.

– На вашем месте, мистер Роу, я бы не проявлял излишней щепетильности. Я, как говорят, вцепился бы в этот кекс «руками и ногами». – Когда он употреблял разговорный оборот, вы слышали, как он застенчиво помещает его в кавычки.

– Беда в том, – сказал Роу, – что кекса больше нет. Мой дом вчера разбомбили.

– Очень жаль. Я хочу сказать, мне жаль ваш дом. После этого история с кексом, право же, кажется не такой важной!

Оба они были милые и, очевидно, порядочные люди, но сразу же изобличили его в непоследовательности.

– На вашем месте, – сказала девушка, – я бы не стала этим заниматься.

Роу заколебался. Однако нельзя же прожить жизнь, никому не доверяя, запереть себя в худшую из тюрем, какая может быть, – в самого себя. Вот уже больше года Роу жил в такой тюрьме, в одной и той же камере, лишенный даже прогулок на тюремном дворе, не общаясь даже с надзирателем, чтобы скрасить однообразие одиночного заключения. Наступает такая минута, когда человеку надо вырваться из тюрьмы, чем бы это ему ни грозило. И вот он отважился несмело выйти на свободу. Эти двое тоже пережили всякие страхи, но они сумели пройти через них, не покалечив души.

– В сущности, меня беспокоит не самый кекс, – заявил он.

Они смотрели на него с явным дружелюбием и любопытством; видно было, что с них еще не сошел налет юности, они все еще надеялись, что жизнь пошлет им не одни страдания, скуку, недоверие или вражду. Молодой человек предложил:

– Может, вы присядете и расскажете нам?

Они напоминали ему детей, которые любят, когда им рассказывают сказки. У них обоих накопилось жизненного опыта лет на пятьдесят, не больше. Рядом с ними он чувствовал себя стариком.