Стая - Аркадий Адамов Страница 9

Этот фильм не сделал, конечно, из Кольки бандита и ничего не изменил в Колькиной судьбе, как, впрочем, и в судьбе любого из тех, кто его смотрел. Но фильм дал новую, неиссякаемую пищу для Колькиной фантазии, ведь он так отвечал его взглядам и вкусам.

Задыхаясь от восторга, Колька жадно глядел на экран, боясь пропустить хоть один жест, хоть одно слово своих кумиров, упиваясь их геройством и не замечая их волчьей, одинокой жизни, их тоски и опустошенности. У одного он перенимал лишь уменье бросать нож, у другого— презрительное отношение к слабым, у третьего — любовь к деньгам, преимущественно чужим, у четвертого— приемы в драке. Впрочем, вскоре он убедился, что последнему стоит поучиться вовсе не у него, а у странного маркиза из фильма «Парижские тайны». Таких грандиозных и свирепых драк он еще не видел нигде.

Парень стал еще грубее и решительнее с ребятами во дворе, хотел, чтобы все его слушались, любил показывать свою силу и не боялся крови, ни своей, ни чужой. У него был крутой, задиристый, как у матери, характер. И его боялись и слушались даже те, кто был постарше.

Он пытался заманивать в укромные уголки девочек, дарил конфеты, угрожал, выдумывал что-то. А потом грязно хвастался, добавляя даже то, чего не было.

Бросив школу, Колька поступил на завод, где раньше работала мать. В бригаде их было двое учеников. Бригадир, прыщавый, рыжеватый парень, хитрый и насмешливый, заставлял их таскать заготовки, убирать помещение, хотя это полагалось делать по очереди всем членам бригады. Заработка не было, учебы тоже. Напарник хотел было идти и жаловаться куда-то, но Колька его отговорил. Жаловаться! Что они, мексиканцы какие-нибудь, что ли? Посчитаются с бригадиром сами. Парень был убежден, что имеет на это право. Они запаслись масками, точь-в-точь, как тот маркиз, и после вечерней смены незаметно проводили бригадира до первого темного переулка. Драка была молниеносной и жестокой. Бригадир месяц отлеживался в больнице. Нападавших не нашли. Колька и его напарник чувствовали себя героями.

Вскоре Колька стал совершать прогулы, приходить пьяный домой, а иногда и вообще сутками не появлялся дома. Мать давно махнула на него рукой.

Как раз в то время Колька случайно познакомился с одним человеком. Тот был окружен тайной, внезапно появлялся и так же внезапно исчезал, умел рассказывать о каком-нибудь убийстве или краже так, что у парнишки загорались глаза. Человек этот знал страшные, захватывающие дух истории о побегах, о погонях, о глупых милиционерах и ловких, смелых ребятах, которые их дурачат. Этот человек знал далекие лагеря, где томятся такие герои-ребята, знал и жизнь, тайную, опасную, вольную, и умел о ней рассказать. И еще он знал песни и пел их хриплым, испитым голосом. Песни были жалобные, хватавшие за сердце, а иной раз такие бесшабашные, что все на свете казалось легко и просто.

Человек этот угощал ребят водкой, вкусно кормил и требовал только двух вещей — сохранения тайны и повиновения.

Вот тогда Колька и получил не очень, правда, нравившуюся ему кличку — Розовый. У его кумира и наставника кличка была еще более странной — Гусиная Лапа. Как его звали на самом деле и где он скрывался, никто не знал. Чтобы заслужить доверие Гусиной Лапы, надо было доказать ему свою преданность.

И вот пошли лихие дела. Колька научился обирать пьяных, угонять мотоциклы, красть. Гусиная Лапа вел дело хитро, умело и дерзко. Кольке велено было не уходить с завода. И он, храня свою тайну, старался казаться таким же, как все.

Спустя некоторое время в его цехе появился длинный, худой, молчаливый парень с напряженным, тонким лицом. Колька почувствовал — у того тоже есть тайна. Они познакомились. Парня звали Толей, фамилия его была Карцев. Он был подон злости и недоверия ко всем и этим привлек Кольку.

Как-то после работы они зашли в закусочную. Там Розовый вынул бутылку водки и незаметно разлил по стаканам. Разговор пошел откровеннее, и они понравились друг другу еще больше.

Колька чувствовал, что этот весь какой-то издерганный и растерянный парень хоть и старше, и умнее, и уж, конечно, образованнее, одним словом, настоящий профессор, но в чем-то он, Колька, сильней и опытней его, и всем этим нравится своему новому знакомому. И еще Колька понял, что у того сейчас нет друзей, а если и были, то в трудную минуту предали его.

Выпив, они легко сошлись на том, что «все кругом сволочи и что нигде нет правды. И если не хочешь, чтоб тебя топтали, топчи других сам и ищи верных друзей, настоящих, до гроба». Колька уверял, что он и такие, как он, не предают, что за это у них — смерть. И парень охотно согласился — да, предательство страшнее всего, и он бы тоже за это убивал.

Они расстались друзьями.

А потом Розовый рассказал о своем новом приятеле Гусиной Лапе. И тот велел привести Карцева к нему.

С того дня, вернее, вечера, у ребят появилась общая тайна, страшная, влекущая.

И вот сегодня они шли на новую встречу с Гусиной Лапой.

Вчера Карцев попытался было отшатнуться и не пойти, но Розовый не дал, он помнил о тайне, он помнил все, чему научился у Гусиной Лапы. И напомнил об этом Карцеву. Тайна и смерть шли сейчас рядом в их жизни.

В темной подворотне напротив дома, где жил Розовый, собралась группа парней. Лениво подпирая облупленную, истрескавшуюся стенку, курили, смачно сплевывая себе под ноги, похохатывая, рассказывали всякие истории — кого-то избили за девчонку в кровь, ногами; кто-то кому-то «дал ножа»; а недавно тут вот, через двор, раздели до трусов пьяного, он потянулся за девчонкой, за Галкой, она привела; и еще такой-то «поменял» девчонку, теперь Томка «свободна».

Злые смешки доносились на улицу из темной подворотни. Редкие прохожие опасливо косились на огоньки сигарет и ускоряли шаг.

О девчонках особенно любил рассказывать Розовый, он «ходок», он давно начал. У него учились презрению и цинизму в отношениях с Томками и Галками, да и со всякими другими тоже.

Особенно изощрялся в похабных историях Розовый, когда его слушал Толька Карцев; специально изощрялся, стараясь все высмеять и оплевать, стараясь доказать, что «все они одинаковы, все ничего не стоят», только одни — «свои, простачки», а другие «напускают на себя», и тут надо быть грубым и смелым, только и всего. Розовому казалось, что он добивается своего. Слушая его, Карцев обычно не лез в спор.

В тот вечер было особенно холодно, в подворотне посвистывал ледяной ветер. Но парни не уходили, ждали вожака, пряча подбородки за поднятые воротники, притопывая ногами и куря сигарету за сигаретой. Все истории были рассказаны, приумолк даже Розовый. А уходить нельзя, надо было ждать.

От нечего делать Розовый начал задираться.

— Слышь, Профессор! Ты бы про своих девок чего рассказал, а? Какие там королевы по институту ходят? " — Отцепись,— хмуро ответил Карцев.

— Небось спервоначалу и подступиться страшно, а возьми такую...

Парни захихикали, а Карцев почувствовал, как его начинает разбирать злость. Не мог он побороть в себе презрения к Розовому, когда тот начинал рассуждать о девчонках вот так, как сейчас.