Печать Медичи - Тереза Бреслин Страница 9

«Нет, я никогда не расскажу ему всю правду, — подумал я. — Но, по крайней мере, одно он может узнать».

— Я стыжусь не столько того, что не умею читать бегло, — сказал я, — сколько того, что не знаю, кто мой отец. — Повесив голову, я прошептал: — Я незаконнорожденный.

— Всего-то! — усмехнулся он. — Да половина королевских особ Европы и почти все могущественные люди Рима — незаконнорожденные. Да наш наниматель, мой нынешний патрон Чезаре Борджа, — и тот незаконнорожденный!

— Не лучшая рекомендация для незаконнорожденных.

Он рассмеялся, и смеялся долго.

— Вряд ли тебе следует делиться этой шуткой с другими.

— Хула в адрес Борджа смертельно опасна.

— Но он человек благородного происхождения. У благородных все по-другому. Им легче быть незаконнорожденными.

— Им, может быть, еще тяжелее. Им многое приходится доказывать, за многое приходится сражаться. Им многое приходится терять…

Я покачал головой:

— Так стыдно быть бастардом, не знающим даже имени своего отца…

— Но ведь наверняка матушка очень любила тебя, Маттео.

— Бабушка никогда не говорила о ней, и поэтому я в этом не уверен. Может, она чувствовала себя настолько опозоренной, что просто ненавидела меня.

Маэстро ответил не сразу. В возникшей тишине я услышал, как шипит фитиль лампы, как по всему дому внизу хлопают ставни. Маэстро разглядывал свои пальцы. А потом осторожно сказал:

— Для матери естественно любить свое дитя независимо от того, законное оно или нет.

— Не всегда! — упрямо ответил я.

— Ты невозможен! — воскликнул он. — Ты сопротивляешься всякой попытке убедить тебя.

Я вздрогнул. Вот я и разозлил его.

— Простите, — начал я. — Я не хотел рассердить вас.

Он покачал головой:

— Ты вовсе не рассердил меня, Маттео. Ты меня огорчил.

Опершись на локти, он выглянул в узкое оконце. В отличие от окон в нижних этажах это не было застеклено. Открытое всем стихиям, в плохую погоду оно прикрывалось лишь деревянным ставнем.

Прилетела какая-то птичка и села на подоконник. Маэстро отодвинулся, чтобы не спугнуть ее. Рука его покоилась на записной книжке, находившейся у него на поясе. Вдруг, словно внезапно вспомнив о моем присутствии, он посмотрел на меня и быстро сказал:

— Я тоже незаконнорожденный.

Моему изумлению не было предела.

— Я незаконнорожденный, — повторил он свои слова.

— Но у вас есть фамилия! — возразил я.

— О да! Леонардо да Винчи. Но Винчи — вовсе не фамилия моего отца. Винчи — это название места.

— Но у меня нет даже этого, — горько усмехнулся я. — Я просто Маттео.

Он отвернулся от окна и улыбнулся:

— Что ж, просто Маттео. Садись на свой тюфячок, и я расскажу тебе одну историю.

Опершись об оконный косяк, он начал свой рассказ:

— Жил-был один добрый человек, который честно занимался своим делом. Однажды к нему подошел другой человек и стал попрекать этого человека тем, что он незаконнорожденный сын своего отца. «Быть рожденным вне брака — значит быть незаконнорожденным», — сказал тот человек. Но честный человек ответил, что незаконнорожденный означает незаконный, однако не может быть младенца, который был бы незаконным. «Как ребенок, дитя может быть незаконным? — спросил он. — Дитя — это дитя. Рожденное благодаря союзу мужчины и женщины. Дитя не знает и не контролирует обстоятельства своего зачатия, и они нисколько его не заботят. А поэтому, следуя естественному закону, — объявил честный человек, — аз есмь законнорожденный сын двух человеческих особей». И бастардом был скорее тот, другой, потому что он вел себя как животное, а не как человек.

Я промолчал.

— Послушай меня, Маттео. Законнорожденный или незаконнорожденный — это… чисто формальный вопрос. Это не значит, что с тобой что-то не так. Люди используют слово «бастард» как бранное слово. Но тем показывают, что сами опустились ниже человеческого уровня. Мой дедушка принес меня в свой дом, а мой любимый дядюшка заботился обо мне, и их воспитание дало мне больше, чем я смог бы получить в другом месте.

Он снова повернулся к окну. Птичка уже улетела, но он не отрывал глаз от того места, где она только что сидела. Я понял, что он погрузился в свои воспоминания. Потом маэстро вдруг очнулся и оглядел комнату.

— Нет, так не пойдет! — сказал он. — По ночам становится слишком холодно. Ты больше не можешь спать здесь. Если хочешь, можешь спать на полу в моей студии. Впрочем, через несколько дней я должен буду уехать. Мне нужно совершить инспекцию замка Аверно, а он гораздо обширнее этой крепости и потребует больше внимания. Так что я проведу там никак не меньше месяца. Ты уже думал о том, что будешь делать зимой?

Я покачал головой.

— Тогда можешь пока поехать с нами. Там для тебя найдутся кое-какие поручения, так что сможешь немного подзаработать.

Мне было жалко покидать Перелу.

Пока не испытаешь любовь и дружбу, не осознаешь, как их тебе не хватает, как скудна без них твоя жизнь. Но в то же время я понимал, что Чем дальше уеду отсюда, тем в большей безопасности окажусь. Перела находилась слишком близко к тому место, где я расстался с Сандино. Кто-нибудь из его шпионов мог услышать обо мне, и, если бы Сандино узнал, что в Переле неизвестно откуда появился какой-то мальчишка, он бы обязательно захотел взглянуть на этого мальчишку своими собственными глазами.

Поэтому я поехал с маэстро. Мое сердце сжалось, когда я оглянулся и увидел, как все они машут нам вслед с крепостной стены: Паоло, Россана и Элизабетта и даже малыш Дарио, сидящий у Паоло на плечах.

Мы отъезжали все дальше и дальше, а фигурки на стене становились все меньше и меньше. Никогда прежде я не испытывал такой грусти при отъезде. Нам устроили пышные проводы, надарили кучу подарков и взяли с нас обещание непременно вернуться в Перелу, как только минует зима.

Маэстро сказал, что я могу и дальше сопровождать их в путешествии. В то время он не мог предвидеть, что Грациано заболеет, а Фелипе должен будет уехать. Но вскоре после того, как мы прибыли в Аверно, оба его товарища оказались не в состоянии помогать ему в работе.

Меня наняли как простого слугу, работающего за еду и крышу над головой, но именно ко мне он обратился, когда ему понадобилась особая помощь.