Четыре орудия убийства - Джон Диксон Карр Страница 9

В качестве аванса за ваши труды, мадемуазель, прилагаю сто франков. Можете быть уверены, что в воскресенье в вашем кошельке будет сумма в четыре раза больше.

С уважением, Ральф Дуглас». О, все это очень хорошо! — со слезой в голосе воскликнула женщина. — И вы, и ваши обещания! Как же — снова работать у мадам! Меня бы это вполне устроило. Я — женщина небогатая. По нескольку месяцев не могу найти работу. Ваше письмо, которое я получила в субботу утром, меня очень обрадовало. Оно вселило в меня надежду…

— Гортензия, — прервал ее Дуглас, — клянусь, что я дам вам четыреста франков. Но только если вы скажете правду.

Такой резвости от этой уже немолодой и полной женщины никто не ожидал. Когда Дуглас попытался взглянуть на письмо, горничная, сжимая в руке столь ценный листок бумаги, мгновенно отскочила назад и, прикрыв ладонью рот, безутешно зарыдала.

— Теперь уже слишком поздно, — продолжая всхлипывать, наконец произнесла она. — Я сказала правду. И не касайтесь меня! Вы — убийца, и никаких дел я с вами иметь не хочу! Убийца! Вот вы кто! У…

Каким бы потрясенным ни был молодой адвокат, он все же понял, что ему пора действовать.

Тем временем Ральф Дуглас достал из бумажника четыре банкнота по сто франков и протянул их горничной. Ситуация складывалась явно не в его пользу. Как бы эта сцена выглядела в конторе «Куртис, Хант, Дарси энд Куртис»? — подумал Ричард Куртис.

— Гортензия, в любом случае мы должны взглянуть на это письмо, — обратился он к горничной. — Отдайте его полицейскому, и пусть документ будет у него. Вы доверяете полиции?

— Разумный ход, — одобрительно заметил Эркюль и, забрав письмо у женщины, показал его Дугласу.

Письмо оказалось напечатанным на машинке.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил полицейский.

— Да, но это уже перебор, — удивленно произнес Дуглас. — Могу поклясться, что подпись моя. Но что за игры? Я этого письма не подписывал.

Гортензия, успевшая к тому времени вытереть слезы, теперь выглядела глубоко несчастной. Но, несмотря на вселенскую скорбь, она с интересом поглядывала на Дугласа, словно спрашивая, про себя, разумеется: «Ну и как ты теперь выкарабкаешься?»

— Мадемуазель, вы понимаете, о чем мы сейчас говорим? Вы понимаете по-английски?

— Немного. О боже, как же я от вас устала!

— Вы все прекрасно понимаете. В этом письме несколько редко употребляемых слов. Да, хотел бы я, чтобы мой французский был таким, как ваш английский. Меня удивило то, как вы читали письмо. Может быть, вам кто-то его перевел?

— Естественно. Я что, профессор из Сорбонны?

— Кому вы его показывали? Своему знакомому?

— Тому, кто знает английский. Я носила его в туристическое бюро «Мадам Толлерс турс». Оно находится на бульваре Итальянцев. Конечно же, я показала письмо своему знакомому. Я имею честь быть знакомой с главой его парижского представительства месье Стенфилдом. Он хорошо знает мадам Клонек. Он часто оформлял ее поездки.

— Да, обратившись за помощью к знакомому, вы поступили крайне осмотрительно.

— А как же иначе? Письмо-то конфиденциальное.

Ральф сунул руки в карманы брюк и кругами заходил вокруг горничной.

— Она назвала Джорджа Стенфилда, — обратился он к Куртису, — устроителя знаменитого шоу в Париже и близкого друга мадам Толлер. Это даже хуже, чем я мог предположить…

— Ладно, это все пустяки, — теряя терпение, оборвал его Эркюль. — Лучше перейдем к делу. Так вы, месье Дуглаз, утверждаете, что этого письма не писали. Очень хорошо. Я этот факт запротоколирую. Итак, мы делаем первые успехи. Ну а теперь, мамаша, продолжайте свой рассказ. Учтите, карандаш у меня наготове. Вы получили письмо в воскресенье утром. Вам его перевели. Что было потом?

— А потом я, естественно, поехала сюда, — с готовностью ответила Гортензия. — Мне надо было делать большую уборку. Вы сами видите, я с ней успешно справилась. Но я могла бы и не спешить, поскольку месье Дуглаз приехал поздно вечером…

— Ах так? Месье Дуглаз приехал на виллу? И в котором часу?

— Только в девять.

— Месье Дуглаз, вы слышите?

— Да слышу, слышу, — отозвался Ральф. — Ничего другого я от нее и не ожидал. А теперь, Эркюль, выслушайте меня. Вчера в девять часов я ужинал в ресторане «Фуке». Это могут подтвердить моя невеста, метрдотель и официанты. Так что у меня на этот счет неопровержимое алиби.

— Женщина, вы слышите? — выдохнув так, что его огромные усы зашевелились, прогрохотал полицейский. — Что вы на это скажете?

— Я не вру! — взвилась Гортензия. — В девять вечера кто-то позвонил в дверь. Я открыла. На пороге стоял месье. На нем был плащ и черная шляпа. Обратился он ко мне на английском. Он сказал…

— Не понимаю, — удивленно произнес Эркюль. — Если вы не лжете, то это был тот, кто выдавал себя за месье Дуглаза. Послушайте, мамаша! Вы можете опознать того джентльмена? Вы сказали, что у вас плохое зрение и…

— Правильно. Но тогда мои очки были еще целы. Горничная пошарила рукой в кармане и достала поломанные очки.

— Я даже могу сказать, как этот месье выглядел, — продолжала она. — Типичный англичанин: красное лицо, голубые глаза и светлые волосы. Я не могла ошибиться. Кроме того, он говорил по-английски и представился месье Дуглазом. Но я хочу рассказать о моих очках. Я приняла у него шляпу, а когда помогала снимать плащ, он поскользнулся и задел меня плечом. Вот так!

Горничная с размаху хлопнула себя раскрытой ладонью по носу.

— Удар был таким сильным, что у меня из глаз искры посыпались, — воодушевленно рассказывала женщина. — Очки соскочили с моего носа и упали на пол. Месье извинился и сказал, что он, кажется, на них наступил. Нечаянно. Он очень сожалел.

В комнате повисло молчание, которое вскоре прервал астматический кашель полицейского.

— Думаю, все понятно, — прокашлявшись как следует, изрек Эркюль. — Все легко объясняется. Не правда ли? Открыв дверь, вы увидели его… Кстати, а свет в прихожей в тот момент горел?

— Да.

— А затем очки ваши упали, и он на них наступил. Хорошо. А что вы скажете о его голосе?

— Тот же самый, что и у месье Дуглаза. Когда англичане говорят на своем языке, их голоса различить невозможно.

В этот момент Ричард Куртис неожиданно для себя сделал маленькое открытие. Он подумал о том, что представителю европеоидной расы все китайцы кажутся на одно лицо. Даже большинство французов и итальянцев делятся на определенные типажи.

Раньше Ричард не задумывался над тем, что и для китайцев или, например, негров белые люди могут показаться похожими как близнецы. А обращал ли он внимание на своеобразие голоса иностранца, говорящего на родном языке? Может он отличить голос какого-нибудь Жака от голоса Жюля, если те заговорят с ним по-французски? Конечно же, нет. То же самое могло произойти и с горничной.