Невидимая река - Эдриан Маккинти Страница 9

— Пап, в чем там было дело у Ноя с его потопом? — спросил я.

Папа, конечно, читал все это на иврите, но они с мамой были старыми хиппи и держали нас с братом и сестрой в стороне от суеверий. Родители принадлежали к крошечной еврейской общине Белфаста, а нас, детей, растили вне строгой религии. Они со всей очевидностью чувствовали, что в религии кроются причины большинства проблем Ирландии, Запада, всего мира. Поэтому мы знали о Дарвине и Копернике с ранних лет. Никакого обрезания, бар-мицвы, Шаббата, Пейсаха или Хануки. Ничего. Мы получали подарки на день зимнего солнцестояния, а не на Рождество. Так себе подарки, к слову сказать.

— Что тебе известно о Ное? — Отец скептически сощурил глаза.

— Ну, он собрал всех животных, да? По паре, и посадил в ковчег, а приплыли они в Турцию.

— Да. И дождь лил сорок дней и сорок ночей, потоп покрыл самые высокие горы, пока не вернулся голубь с масличной ветвью, знаменуя окончание дождей. После этого все жили долго и счастливо.

— Как масличное дерево выстояло под давлением воды?

— То есть?

— Представь: затоплены высочайшие горы, такие как Эверест. Это же какое давление воды! Любое дерево должно было расплющиться и разлететься на мельчайшие кусочки.

— Алекс, я понял, к чему ты клонишь, — устало сказал отец.

— Тебе неприятно то, что я говорю?

— Я согласен с тобой. — Отец закрыл на секунду ладонями страдальчески сдвинутые брови и глаза, похожие на пересохшие колодцы. — Слушай, Алекс, что с тобой? Ты огорчен? Это все еще из-за службы в полиции?

И тут я не выдержал:

— Пап, я скажу тебе, чем я огорчен. Я огорчен тем, что слышу один и тот же вопрос изо дня в день. То есть ты хочешь, чтоб я съехал? Наверное, давно пора. Если ты будешь продолжать в том же духе, у меня крыша поедет. Короче, как насчет запрета на слова «полиция», «что с тобой» или «может, тебе лучше вернуться в университет»? Давай попробуем: всего неделю без нытья, как тебе такое предложение?

— Прости, Алекс, что-то я устал… Слушай, может, чаю?

— Нет. Хотя погоди, пожалуй, я бы не отказался.

Он вскипятил чайник, заварил чай и протянул мне кружку. Снял очки, улыбнулся:

— Однажды Ной так надрался, что раздетый валялся в своем жилище, а один из его детей вошел, увидел и очень расстроился. Книга Бытие. А история сыновей Ноя — это же обоснование любой расовой проблемы, будь она неладна.

— Звучит занятно. Пожалуй, прочту-ка я Библию наперекор твоему атеистическому воспитанию и стану раввином или священником. Чем не вариант?

— Наверное, я этого заслуживаю, — сказал он, грустно усмехнувшись.

Я почувствовал стыд и раскаяние. Па выглядел старым и усталым.

— Прости, что наорал, понимаешь, сейчас у меня в жизни столько всего…

— Столько чего? Ты безработный, весь день ничем не занят.

Мы сидели молча. Америка. Пожалуй, подходящее место, чтобы встретить смерть от нападения. Растешь вот так в Северной Ирландии, под бомбежками школ и поездов. Потом отправляешься в Америку, там на тебя нападают и убивают. Я смотрел в окно на луну. Открытый люк зеленого света в холодной, бездонной ночи. Наплывали облака и застилали небо. Я вздрогнул и встал.

— Пойду пройдусь, — бросил я.

Терпеть больше не было сил.

Есть такое тихое местечко, где собираются выпивохи, куда подростки приходят нюхать клей, забредают парочки или народ, гуляющий с детьми и собаками, а также одиночки, — в темноте за железной дорогой в районе Дауншир-Холт, куда ведут пути, в десяти милях от Белфаста. Они все приходят сюда, чтобы побыть около своих отражений в воде. Ночь — правильное время. Поезда спят. Кругом тихо, и ты стоишь на спрессованном песке, поросшем скудной травой, впереди — гладь залива, и огни повсюду.

За спиной — Каррикфергус. И спереди тоже. Слева направо Бангор, Келтра, Белфаст — по кривой линии, сотканной из тишины, и все краски отступают перед появлением задумчивых облаков, зияющего неба и звезд.

А ты все еще сидишь тут в холоде, подогреваешь героин в ложке и пробуешь. И все движется. Вращается Земля и все на ней вокруг одной-единственной точки. Город. Дома. «Скорые» и автомобили. Сама вода. И никто не догадывается.

Только ты.

Холод земли проступает сквозь короткую траву, твои джинсы, трусы-боксеры. Силуэты ночных птиц проносятся на фоне луны, самолеты летят со стороны Шотландии — луч света, за ним еще, затем слабый звук приближения, и вот — уже улетел за океан в далекие страны.

Порошок растворяется в воде. Берешь ватку, кладешь в ложку, ватка набухает, героин сквозь ватку набирается в иглу, затем засучиваешь рукав.

Отыскиваешь вену. Тут нужно освещение. Движешься вдоль вены. Отводишь поршень шприца немного назад, чтобы кровь попала в шприц. Вот она, родимая. Толкаешь поршень.

Облака. Легкий ветерок. Мир вращается вокруг тебя. Дети, старики, кошки, собаки. Клонит в сон. Город литоралей, пытающийся спастись, как несчастный пленник зыбучих песков, пока не засосало. Маяки. Подъемные краны. Радиоволны, говорящие сами с собой, отскакивающие от гранита и каменных наковален и ускользающие в небеса через пелену ночи. Уснувшие души. Все они да хранят тебя.

Только вода, птицы и фосфоресцирующее освещение. Красота. Силуэт, проступающий во тьме, — медлительный танкер, идущий в направлении работающей электростанции, а рядом — его мрачный друг, лоцманский катер, слегка подталкивающий волны и тихо вылезающий из немой пасти гавани.

Героин — это немодно.

Он появился в здешних краях всего пару лет назад, но уже практически вышел из употребления. Мы вечно лет на пять запаздываем по отношению к Англии — эйсид-хаус и танцевальная музыка определяют стимуляторы, которые в настоящее время в ходу. Метамфетамины — кокс, крэк, винт или широко распространенное ныне средство для расслабухи — экстези.

Пик употребления героина пришелся на тысяча девятьсот семьдесят первый год. Кто его теперь употребляет, кроме лузеров? Отсосы. Детишки, склонные к членовредительству и суицидам.

Экстези — это веселуха, путешествие. А героин, согласно пропаганде, убивает. Но хуже всего: он портит кожу, волосы и под ним хрен потанцуешь. Эпоха героина прошла.

Это наркотик без перспективы, уже не катит. Для них. Для рядового быдла. Но ты-то сечешь фишку. Ты на этом собаку съел. Ты король. Одна нехилая ширка в день — и ты в ауте, ты уже доехал. Кто слышал про нарика, которому хватает одного раза в день? Эти деятели — рабы своей слабости. Но ты — иной. Каждый день, когда ты колешься или покупаешь наркотик, продлевает тебе жизнь. Точняк. Позволяет тебе забить на то, что ты бывший коп, бывший детектив и твоя любовь тоже в прошлом.

Ты сидишь и улыбаешься. Вода, волны, лунный свет и туман на рельсах. Время исчезает. Ты трешь онемевшее бедро. Нервничаешь. Озираешься вокруг. Все застыло в неподвижности. Ушло в спячку. Упало на дно твоей опустошенности.