Поэт - Майкл Коннелли Страница 9

Гролон метил на пост шефа полиции и набирал опыт во многих направлениях, стараясь выглядеть лучшим из возможных кандидатов. Частью его карьерного плана были и контакты со средствами информации.

Когда придет время, он хотел бы рассчитывать на меня в создании собственного позитивного образа на страницах «Роки». А мне придется оправдать его надежды. Впрочем, когда понадобится, и я смогу на него положиться.

— Так чего же ради я лишаюсь ленча? — нарочито грубо спросил он, и это было частью пьесы, которую мы разыгрывали. Я знал, что Гролон предпочитал встречаться в это самое время — когда адъютант не мог застать нас вместе.

— Ты вовсе не лишаешься ленча. Ты его переносишь. Мне нужно посмотреть папки с делом брата. Скалари подтвердил, что уже передал их для съемки. Думаю, ты можешь придержать их для меня, на реально короткое время.

— Зачем тебе это, Джек? Почему бы не оставить спящих собак в покое?

— Хочу взглянуть, капитан. Цитировать не собираюсь. Только пролистаю. Возьми их сейчас, и я закончу все еще до микрофильмования. Никто не узнает. Кроме тебя и меня. Кстати, я запомню эту услугу.

Спустя десять минут Гролон принес мне папку. Она была такой же тонкой, как ежегодное издание телефонной книги абонентов Аспена. Не знаю почему, но я ожидал увидеть что-то потолще, потяжелее — словно толщина дела обязательно говорит о значительности смерти.

Поверх стопки бумаг лежал конверт, помеченный надписью: «Фотографии». Его я отложил в сторону. Под ним оказалось заключение о вскрытии и несколько обычных документов, скрепленных вместе.

Имея достаточный опыт чтения заключений экспертов-медиков, я знал, что можно пропустить страницы с бесконечным описанием деталей состояния органов и организма в целом, а идти прямиком к последним листам — тем, что содержат выводы. Здесь сюрпризов не оказалось. Причиной смерти явилось огнестрельное ранение головы. Слово «суицид» обведено кружком. Анализы крови на предмет наркотического опьянения показывали следы dextromethorphan hydrobromide. Далее шла пометка криминалистов, гласившая: «средство от кашля, образец в стерильном боксе». Что означало: в машине обнаружили следы применения лекарства от кашля, и мой брат был совершенно трезв, когда вложил в рот ствол пистолета.

Судебно-медицинская экспертиза включала записку, помеченную как «экспертиза следов выстрела». Документ сообщал, что при нейтронной активации материала кожаных перчаток, снятых с рук потерпевшего, обнаружены частицы пороховой гари на правой руке, указывавшие на то, что эта рука и произвела выстрел. Следы гари и ожог от пороховых газов найдены также во рту жертвы. Вывод: ствол в момент выстрела находился во рту Шона.

Далее шли описания вещественных доказательств, и среди них я не обнаружил ничего необычного. Наконец я ознакомился с показаниями свидетеля, охранника парка Стефена Пены, назначенного дежурить в будке у Медвежьего озера в одиночку.

Свидетель утверждает, что, находясь в будке, он не мог просматривать территорию автостоянки. Примерно в 4.58 пополудни свидетель услышал приглушенный звук, определенный им как выстрел на основании личного опыта. Он понял, что источник звука находится на автостоянке, и немедленно отправился туда для осмотра, предполагая незаконную охоту. В тот момент на участке находился только один автомобиль, и сквозь частично запотевшие стекла свидетель увидел потерпевшего, тело которого находилось на водительском сиденье в неестественном положении. Свидетель подбежал к машине, но открыть дверь не смог, поскольку замок был заблокирован. Приглядевшись через запотевшие стекла, Пена сделал вывод, что жертва, по всей вероятности, мертва, что следовало из серьезного повреждения задней части головы. Затем свидетель вернулся в будку, откуда сообщил о происшествии властям и дирекции парка. Вернувшись к машине, он стал ждать прибытия полиции.

Свидетель пояснил, что автомобиль жертвы попал в поле его зрения не позднее чем через пять секунд после выстрела. Автомобиль находился на стоянке примерно в 50 ярдах от ближайшего леса или иных укрытий. Пена убежден, что незаметный для него отход от автомобиля после выстрела был невозможен.

Я положил листок с показаниями обратно в папку и обратился к другим записям. Здесь же нашлась страница, озаглавленная «Описание ситуации», детально излагавшая содержание последнего дня жизни моего брата. Шон отметил прибытие на работу в 7.30 утра, в полдень провел время за ленчем вместе с Векслером, а в 14.00 указал выход, отправляясь в «Стенли». О цели своего визита Шон не сообщил ни Векслеру, ни кому-либо другому.

Попытки следователей выяснить, был ли Шон в «Стенли» или нет, остались безуспешными. Опрошенные официанты из ресторанов и даже мойщики посуды не вспомнили брата.

Имелась страничка, на которой делался вывод из встречи Скалари с психологом Шона. Каким-то образом — вероятно, со слов Райли — детектив узнал, что мой брат посещал специалиста в Денвере. Доктор Колин Доршнер, как следовало из донесения Скалари, подтвердил, что Шон страдал от острой депрессии, связанной с работой и в особенности с его провалом в раскрытии дела Лофтон. Чего я не обнаружил, так это данных, спрашивал ли Скалари о возможной склонности Шона к самоубийству или нет. Я подумал, что Скалари должен был этим поинтересоваться.

Последняя пачка бумаг оказалась заключением следователей. Завершавший расследование текст явно принадлежал Скалари и включал всю сумму фактов и выводы.

Основываясь на уликах и показаниях свидетелей смерти детектива Шона Макэвоя, следователи пришли к выводу: причиной смерти явилось огнестрельное ранение, нанесенное самим потерпевшим, и выстрел произведен после того, как на запотевшем лобовом стекле было написано предсмертное послание. Как стало известно со слов коллег, включая офицеров отдела расследований, жены потерпевшего, а также специалиста-психолога Колина Доршнера, на Шона Макэвоя давило чувство вины от неудачно завершенного расследования по делу об убийстве Терезы Лофтон 19 декабря, не повлекшего за собой никаких арестов («Дело №832»). В настоящее время считается, что именно это обстоятельство могло привести потерпевшего к мысли о самоубийстве. Консультант-психолог департамента полиции Денвера доктор Арманд Григгз заявил в своих показаниях (от 22 февраля), что слова «Где ни мрак, ни свет и где времени нет», написанные на стекле, могут расцениваться как своеобразное прощание, вполне соответствующее моменту.

На настоящее время не найдено ни одной улики, свидетельствовавшей против версии о самоубийстве.

Представлено к рассмотрению 24 февраля офицером по расследованиям, личный код RJS D2.

Подшивая документы обратно в папку, я вдруг понял, что осталось последнее, на что я еще не взглянул.

Гролон собрался в кафетерий, чтобы перехватить пару бутербродов. В его офисе я был один. В тишине прошло, пожалуй, минут пять, прежде чем я решился вскрыть конверт с фотографиями. Я понимал — эти снимки могут остаться в памяти навсегда, став моим последним воспоминанием о брате. Не хотелось, чтобы произошло именно так. Но также я понимал, что увидеть снимки необходимо, нужно удостовериться в смерти Шона и отбросить прочь последние сомнения.