Леди не по зубам - Ольга Степнова Страница 89

Почему-то никто ни разу меня не спросил, что я люблю писать больше всего.

Я бы ответила – эпилоги.

И не потому, что в них наконец-то можно расставить точки, а потому, что у меня, как у автора есть полное право поставить в конце многоточие…

– Я не евнух, – говорит мне Бизя каждую ночь. – И господи, как я рад, что для того, чтобы любить тебя, Элка, мне не нужно строить шалаш!

– И я рада, – говорю я.

– Врёшь! Тебе нравилось, когда я носился с сучьями и ветками на плечах!

– Чуть-чуть. Это было так эротично!

– Вот-вот, а ещё признайся, тебе нравился Дэн!

– Нет, нисколечки.

– Врёшь! – Бизя нависал надо мной, и глаза его наливались тоской и бешенством. – Тебе нравился этот Златкович, у тебя черти в глазах плясали, когда ты смотрела на него, я видел!

– В нём была тайна, я сразу это почувствовала, а тайна…

– Это так эротично! – писклявым голосом передразнивал меня Глеб. – Слава богу, что всё это закончилось!

– Слава богу, – соглашалась я и в сотый раз вспоминала о том, как мы возвращались в Сибирск.

Монгол, несмотря на явное присутствие алкоголя в крови, оказался классным водителем – опытным, осторожным, а главное, неразговорчивым. Впрочем, последнее наверняка было связано с плохим знанием русского языка.

В Онгудае мы попрощались с шаманом. Адабас, всплакнув на прощанье и обменявшись с нами адресами, пообещал камлать и камлать за наше здоровье, удачу и благополучие. Не знаю, как Бизе, а мне было приятно думать, что где-то далеко, на Алтае, самый настоящий шаман будет обращаться к местным духам с просьбами, чтобы у меня, Элки Тягнибеды, всё было хорошо.

Сазон подарил Адабасу простреленную фляжку, в которой раньше хранил коньяк.

– На память о наших боевых буднях! – крикнул он очень громко, потому что в его слуховом аппарате сели батарейки, и он стал слышать как раньше, то есть – никак.

– Спасибо, – прижав к груди пробитый пулей трофей, поклонился ему Адабас.

– Не болей! – не расслышав, заорал дед. – Заскучаешь в своей дыре, приезжай ко мне на юга, я тебя на работу устрою. Будешь моим личным джинном в бутылке!

В Барнауле дед наконец-то добрался до банкомата и снял наличные деньги. Нам хватило на все прелести жизни. Мы посидели в ресторане, отоспались в гостинице, купили авиабилеты Сазону и Мальцеву, а нам – билеты на междугородний автобус.

Дэн Златкович исчез незаметно. Он словно растворился в воздухе, когда мы шли в ресторан. Вот только что был от меня по правую руку – и нет его. Никто не видел, куда и как он исчез. Наверное, в этом был шик и прелесть его работы. По-моему, Бизя испытал облегчение от его фантастического испарения в атмосфере. В ресторане я обнаружила в сумке записку на незнакомом мне языке. Записка была наспех написана и содержала длинные ряды цифр – наверное, номера телефонов.

Если честно, я была рада, что не могу прочитать этот текст. Мне вдруг показалось, что в нём содержатся намеки и предложения, о которых мне лучше не знать. Впрочем, может быть, я себе льстила. Может быть, там был привет Бизе и невинное предложение дружить семьями… Во всяком случае, я записку сожгла, подпалив её зажигалкой в гостиничном туалете.

…Сазона и Мальцева мы проводили в аэропорт.

– Нагулялся, настрелялся, пора и домой, – заявил дед. – Ты знаешь, сынку, кажется, я созрел для тихого семейного счастья.

– И я, бля, созрел, – поддержал его Мальцев. – Осталось только семью найти на просторах великой Родины.

Сазон недоумённо глянул на Мальцева и покрутил у виска пальцем. Наверное, он не очень точно расслышал слова поэта, а может, не одобрил фанатичного патриотизма, потому что считал, что лучшая жена та, которая не понимает по-русски.

Когда мы, прощаясь с дедами, хором крикнули «Шопесдес!», нами очень заинтересовалась милиция. Полчаса нас допрашивали, обыскивали и тщательно проверяли документы на предмет причастности к террористическим замыслам. Не обнаружив ничего подозрительного, милицейские парни полюбопытствовали, на каком таком языке мы общались.

– На языке любви, – грустно объяснил им поэт, почесав обезьяну за ухом.

Лейтенанты поверили нам всего за двести пятьдесят долларов…

Ранение Германа Львовича оказалось гораздо серьёзнее, чем предположил Адабас. Оказалось, что бандитская пуля задела кость и, как только мы вернулись в Сибирск, Абросимова положили в военный госпиталь. И хоть посторонним вход в это учреждение был строго настрого запрещён, Бизя устроил так, что какая-то тётка в белом халате провела нас через подсобные помещения, заваленные старыми каталками и прочей медицинской мебелью.

Герман лежал в отдельной уютной палате с телевизором, компьютером, кондиционером и шикарным рабочим столом.

– Коллеги! – обрадовался он, увидев нас. – Вы волшебники! В тихий час ко мне не пускают даже жену!!

– А у вас действительно есть жена? – настороженно поинтересовался Бизон, пристраивая на тумбочке пакет с апельсинами и заглядывая под стол, словно надеясь обнаружить там подслушивающее устройство.

– Есть! – засмеялся Герман. – Вы не поверите, но и тёща с дачей у меня тоже есть! И эта поездка с вами вместо каторжной работы на грядках была для меня настоящим подарком. Начало июня, сами понимаете – морковку сажать, землю копать, караул!

– Понимаю, – вздохнул Бизон, присаживаясь на край кровати. – Тяжела жизнь майоров спецслужб. Герман Львович, я ещё раз хотел попросить у вас прощения за…

– Брось ерундой заниматься! – воскликнул Герман и, схватив со стола колоду карт, принялся её тасовать. – Лучше партейку со мной сыграните, а?! В подкидного!

Мы с Бизей переглянулись. Играть в карты не было нашим любимым занятием.

– Мы это… не очень-то умеем в дурака резаться, – смущённо сказал Бизон. Герман поскучнел, но карты не отложил, продолжая мешать их легкими, стремительными, едва заметными движениями.

– Герман Львович, скажите, а как закончилась международная операция по задержанию преступной группировки поставщиков осмия? – попыталась я перевести разговор на другую тему. – Базу накрыли? С поличным всех взяли?

– Какая операция?! – вскинул вверх брови Абросимов. – О чём вы?! Если об операции на ноге, то врачи здесь отличные, скоро бегать буду. – Он вдруг хитро подмигнул Бизе, Бизя понимающе кивнув, и опять заглянув под стол в поисках прослушки, подмигнул мне, а я подмигнула Бизе. Эта цепочка перемигиваний означала, что операция завершена успешно, но говорить об этом вслух запрещается. Спросить, получили ли бедные камбоджийские дети разбомбленный и разграбленный бельгийский автобус, я не рискнула…