Дорога - Александра Маринина Страница 88

Ворон, улетевший к белочке за первой медицинской помощью,долго не возвращался, и Камень не на шутку разволновался. Что с другом? Вродебы драное крыло и подбитый глаз – это не страшно, но кто знает, нет ли у негоболее серьезных повреждений. А вдруг в той драке ему что-нибудь сломали илипокалечили, повредили что-нибудь жизненно важное? Конечно, Ворон – вечный,смерть ему не грозит, но глубоким инвалидом он может стать, от болезней иувечий статус «вечного» не уберегал. И что тогда будет? Семьей он так и необзавелся, все казалось, что впереди – целая вечность (и это было справедливо)и он еще все успеет, и жениться, и воронят вывести, а вот случись что – он ведьодин как перст. Конечно, Камень его не бросит, но ведь что толку отнеподвижного увальня? Камень Ворону ни еды не добудет, ни попить поднести несможет. И будут они куковать вдвоем, бессмертные, старые, больные и никому ненужные. Даже развлечься будет нечем, потому что если Ворон не сможет большелетать и проникать в пространственно-временные дыры, то не смотреть им большесериалов про жизнь людей. И станут они, как два человеческих пенсионера, целымиднями вспоминать истории, которые посмотрели в прошлом, и обсуждать их подесятому, а то и по сотому разу. Скучно… И перспектив никаких не будет.

Камень сначала расстроился от собственных мыслей, а кмоменту появления Ворона впал в полноценную депрессию.

– Почему так долго? – похоронным голосом спросилКамень. – У тебя что-то серьезное? Что белочка сказала?

– Да все у меня в порядке, – весело сообщилВорон. – Она мне крыло чем-то жутко вонючим намазала, но обещает, чтоскоро перья снова вырастут. И на глаз примочки накладывала. Во, глянь, –он повернулся к Камню левой стороной, – отека уже почти нет. Между прочим,белочка сказала, что у нее есть отличный травяной сбор, который помогает приподагре, если хочешь, я для тебя попрошу. Попросить?

– Ничего мне не надо, – заунывно пробубнилКамень. – Все равно моя жизнь кончена. Мне уже ничто не поможет.

– Ты чего это? – удивился Ворон. – Я жеулетал – ты был как огурчик, веселый, в настроении. Меня не было-то всего часовпять. Что за это время произошло? Кто тебя так расстроил?

– Я испугался за тебя, – признался Камень. –Тебя так долго не было, и я подумал, что с тобой что-то серьезное. Я оченьволновался.

– Да ну что ты! – рассмеялся Ворон. – Белочкаменя быстро полечила, а потом я помогал ей бельчат укладывать, они спать нехотели, пришлось им сказку рассказывать про Гарри Поттера. Когда я в прошломгоду в Америку летал, я там кино видел, вот и пересказал. А ты уж бог знает чтонапридумывал.

– Конечно, – обреченно вздохнул Камень. – Тыв Америку летал, кино смотрел, ты вообще всюду бываешь, много чего видишь, тысам себе хозяин, захотел – улетел, захотел – вернулся, тебе даже в голову неприходит, что я тут лежу один и переживаю за твое здоровье, а ты где-то тампрохлаждаешься, с белочкой заигрываешь, ее деткам сказки рассказываешь.Белочкины детки для тебя важнее меня. Конечно, я так и знал, что этим все икончится. Я тебе не нужен, я тебе в тягость, ты хочешь общения с другими,веселья, развлечений, а от меня какое веселье… Что ж, видно, так и придется мнедо скончания вечности тут лежать одиноким и никому ни нужным куском скалы.

– Господи! – переполошился Ворон. – Что тытакое говоришь? Как ты можешь? Ты же знаешь, что я для тебя… Что ты для меня…Что мы с тобой…

От волнения он не мог найти слова и беспомощно бормоталчто-то несвязное. Камень между тем не унимался:

– У тебя своя жизнь, в ней происходят какие-то события,ты всюду летаешь, и про людей мне рассказываешь, у них тоже много чегопроисходит, им есть о чем поговорить, есть что вспомнить. А в моей жизни чтобыло? У меня даже собственных воспоминаний нет. Помню только, как я от скалыотвалился, когда был младенцем, я тогда долго катился, больно было ужасно, истрашно тоже было. Потом я прикатился сюда и встал намертво. С тех пор так илежу. И вспомнить мне больше нечего. У меня в голове только чужая жизнь, да и туя не своими глазами видел, а знаю по твоим рассказам. В моей жизни нет никакогосмысла, никакой цели. Зачем я живу? Для чего? Для тупого пролеживания боков?Для того, чтобы слушать истории из чужой жизни? Лучше бы мне умереть, так дажеэтой милости мне от богов не дано, меня обрекли на вечность, как на пожизненнуюкаторгу.

– Ты что? – испуганно заверещал Ворон. – Каку тебя язык твой поганый поворачивается такое говорить? Как это – ты никому ненужен? А я? А мне? Да я без тебя пропаду. Сколько я себя помню, ты всегда былрядом, мы с тобой разговариваем, и вообще мы живем душа в душу. Что на тебявдруг накатило?

– Меня никто не любит, – удрученно констатировалКамень.

– Я тебя люблю. И Ветер тебя тоже очень любит. Тытолько вспомни, как он старается принести тебе сухое тепло! Он же себя нежалеет, вон в последний раз все бока ободрал о ветки, но верхом не полетел,тепло для тебя берег. И Змей тебя любит. То есть любил, – поправилсяВорон. – И белочка, она тоже прекрасно к тебе относится, даже лекарство отподагры предлагает. Что ты выдумываешь?

– Вы просто меня жалеете, – упрямилсяКамень. – А мне не нужна любовь из жалости, я не хочу никому быть обузой.

– Да какая же ты обуза?! – Ворон уже почтикричал. – Ты мой друг! Мой самый близкий и единственный друг! Если бы тебяне было, кому бы я все истории рассказывал? С кем вместе сериалы смотрел бы?Одному-то скучно и вообще кайфа никакого.

– Ты бы белочке рассказывал.

– Еще чего выдумал! Да разве белочке интереснорассказывать? Нет, я ничего не хочу сказать, она девка хорошая, добрая, всехжалеет, всем помогает, всех лечит, но у нее же мозгов – как у комара. Разве онаможет так слушать, как ты? Разве у нее есть такая глубина мышления и такиеобширные знания, как у тебя? С тобой же обсудить что-то – одно удовольствие, яу тебя все время учусь, ума-разума набираюсь, а с белочки мне какой толк? Нет,Камешек, миленький, ты это брось, и не говори мне больше ничего подобного, ядаже слушать не стану.

– Естественно. Ты даже слушать меня не хочешь. –Камень с удовольствием прицепился к неосторожно брошенному слову, чтобыпродолжать развивать свою жалостливую балладу. – Меня никто слушать нехочет, и я никому не нужен, и меня никто не любит. Я всем в тягость.

Ворон помолчал немного, склонив голову набок, и вдругвстрепенулся.