Фан-клуб - Ирвин Уоллес Страница 87

Он находил ей работу. Не совсем в фильмах. Но вокруг фильмов, рядом с ними. Она была дежурной в авто-шоу, яхт-шоу. Она была одной из многих, кто принимал гостей на открытиях ресторанов и супермаркетов. Скоро она уже под ручку сопровождала того подающего надежды артиста, другого, третьего — на вечеринках, на премьерах.

Она начала разбираться, что к чему. Ее агент не был талантливым покровителем. Он не пользовался уважением или доверием. Просто побочные контакты. Но она разобралась. Агент — это просто другое название сводника для высших слоев. Ей не нужен был сводник, она не хотела его иметь. Сама по себе она смогла бы это делать лучше. Она ушла от него и поднялась выше. Характерный артист. Контакты. Режиссер по кадрам. Несколько ролей. Производитель киноаппаратуры. Еще больше контактов. Независимый продюсер. Две вторых роли в короткометражках. Преуспевающий агент. Знакомство. Недавно овдовевший директор киностудии. Контракт, несколько прогонов, еще одна вторая роль, хозяйка на его вечеринках в Палм Спрингс, квартира на бульваре Уилшир.

Появление на экране. Публика нашла ее. Известность сделала все остальное.

Она почти стерла это все из своей памяти. Она почти забыла, что это когда-то было. Сейчас ее вынудили все это вспомнить.

Мечтатель, один из этих подлых монстров, чьи мозги промыты легендой, никогда не поверит правде, потому что не захочет ей поверить.

Но это была ее правда, ее мучительная одиссея, от скандалов в Западной Вирджинии до беспощадной эксплуатации Голливуда. Ранние годы бытности актрисой были наихудшими — возбуждать восторги, служить гейшей, предлагать плоть для достижения успеха.

Она была одной из самых удачливых, потому что достигла успеха. Она поняла это, когда достигла того плато, где мужчины нуждались в ней больше, чем она в них. Она освободилась от рабства после первой главной роли и с тех пор была свободной.

Теперь, возвращаясь назад, она была смущена некоторым отклонением в ее прошлом.

В правдивой версии ее истории она всегда считала, что мужчины в ее жизни эксплуатируют ее ради своих собственных эгоистических целей. Однако, перечитав ее жизнь, кто-либо другой мог бы интерпретировать это по-иному. Можно было бы сказать, что не столько мужчины использовали Шэрон Филдс ради своих целей, сколько Шэрон Филдс использовала мужчин для достижения ее целей.

Она попыталась разобраться в этом. Нет вопросов, она всегда считала, что мужчины ее используют — и они использовали, черт побери, использовали, — но нельзя отрицать и того, что она постоянно и беспощадно использовала их. Она дразнила и манила их при помощи своей необычайной сексуальной привлекательности. Трезво и практично, чтобы добиться того, чего она хотела, она манипулировала мужчинами, играла на их голоде, их слабостях, их нуждах. Она играла за одного против другого, требуя и затем одаривая, всегда торгуясь и выгадывая, используя каждого как ступеньку наверх. Неумолимо, хладнокровно за эти несколько коротких лет, разбивая сердца, даже карьеры, разбивая семьи, она использовала мужчин для достижения вершины.

И все же она могла это оправдать. Она была маленькой девочкой, затерянной в тираническом мужском мире. Она вошла в мужской мир, не имея никаких преимуществ, без семейной безопасности, без образования, без денег, без природного таланта — голый примитив. Ее стремления и притязания были направлены не к деньгам или славе, если не считать того, что они олицетворяют то, к чему она действительно стремилась, — безопасность, свободу, независимость, индивидуальность.

Она удовлетворила свои потребности, потому что, по счастью, обладала единственно ценимой в мире мужчин монетой — красотой. Тем не менее она не могла приписать свой успех исключительно своему лицу и телу. На своем пути она прошла мимо сотен, тысяч таких же красивых молодых девушек, с такими же восхитительными чертами и соблазнительными фигурами. Они не достигли успеха, а она достигла. Причина этого не только в однонаправленности ее стремлений, но и в том, что она искала в себе что-либо такое, помимо внешнего вида, что могло бы послужить ей на пользу. Она научилась использовать свою внешность для того, чтобы привлекать и соблазнять мужчин, делать их своими слугами, представляясь, будто на самом деле сама является их слугой.

В этом была вся разница.

Она уже больше не помнила, со сколькими мужчинами она спала, занималась любовью, ложилась в постель в течение своего вероломного подъема. Она не помнила потому, что помнить было нечего. Мужчины были безлики, бестелесны, так как они были всего лишь ступеньками, и в постели или вне ее она всегда смотрела за них — не на них, но позади их, на какое-то отдаленное место на верху кучи.

Секс никогда для нее ничего не значил. По-человечески он ее совершенно не затрагивал. Это было просто рукопожатие, рекомендательное письмо, телефонный звонок, контакт, контракт, что-то другое. Секс никогда не был для нее чем-то особым, просто еще одна автоматическая потребность тела, что-то такое, что вы делаете, от чего иногда получаете удовольствие, но ничего особого, если не считать недавнего времени, когда она снова приняла свою старую точку зрения и стала считать секс составной частью любви.

И вот здесь, привязанная к этой чужой кровати, она пытается определить свое будущее. Рассматривая свою настоящую ситуацию с позиции прошлого, она нашла, что теперь ей легче считать ее менее угрожающей, чем раньше. В конце концов, это просто еще больше мужчин в ее жизни и не так уж важно, если они будут делать еще больше того же самого, поскольку они уже совершили над ней насилие. С этой фаталистической точки зрения, кажется нерациональным не вести торга за что-нибудь взамен того, что ей придется выносить. Почему бы не сдаться за цену, которую они запрашивают? Почему бы и не посотрудничать за еду, отдых, свободу от веревок, от которых у нее появились ссадины на запястьях, одеревенели руки и болят плечи? Почему бы не поторговаться за обещание, что они вскоре ее выпустят?

Она думала, не вызвать ли их, не сказать ли им, что она готова прекратить сопротивление в обмен на определенные льготы.

Не успев прийти к окончательному решению, она с испугом заметила, что она не одна.

Самый высокий из них, с отвратительной мордой и грязной речью, был в комнате и, находясь спиной к ней, закрывал дверь на задвижку.

Он подошел к ней, почесываясь под серым свитером. Уперев руки в бока, молча ее рассматривал.

Затем он заговорил. Его тон — с его точки зрения — был примирительным.

— Ты готова поесть и принять пилюли?

Ответ застрял у нее в горле, но она заставила его прозвучать:

— Да.

— Так-то лучше. Ты знаешь условия?

Она знала условия. Она пристально смотрела на него. Узкий лоб, близко расположенные узкие, подлые глазки, тонкие губы, теряющиеся под усами; все посажено на вытянутую, костистую физиономию. Жестокий и ужасный.

При мысли о необходимости подчиниться ему ее охватила волна отвращения, однако она мгновенно поняла, что оно идет не от ее физической реакции вот на этого или любого из остальных, но от осознания того факта, что, подчиняясь, она отказывается от того, что она ценила превыше всего в жизни.