Secretum - Рита Мональди Страница 87

– Я говорю еще раз: ну и что?

– Ну, это доказывает – по крайней мере, так воспринимается общественностью, – что именно тогда, когда был устранен непотизм, настали действительно золотые времена для племянников пап.

Неодобрительный ропот стал громче: Атто посмел говорить плохо о князе Одескальки, который из-за плохого самочувствия остался дома (поговаривали, что он ипохондрик). Разумеется, ему обязательно передадут эти слова, а также то, что Атто ведет себя неуважительно по отношению к пока еще живому Папе, который запретил непотизм официально. Это было действительно неудобно, поскольку каждый надеялся однажды нажиться на несправедливости этого мира, но все быстро изобразили полное согласие.

– Я не намерен оскорбить его светлость, Боже меня упаси, – продолжал Атто, – я просто так болтаю, чтобы развлечь высокие умы, среди которых я сегодня вечером так незаслуженно оказался. Итак, кардинал Альдобрандини, племянник Климента VIII, или кардинал Франческо Барберини, племянник Урбана VIII – и я могу привести еще много других примеров, – не раздумывая ни минуты отказались от всех удобств и радостей Рима, чтобы защищать интересы Церкви, даже если нужно было сражаться в далеких странах вместе с войсками. Поэтому я спрашиваю себя: можем ли мы действительно также…

– Ну хватит, аббат Мелани, это уже слишком!

Сказал это кардинал Албани. Сидевшие за столом удивились не только решительному тону, с каким он прервал Атто. Как я узнал из занимательных заметок аббата, именно Албани собственноручно составлял только что упомянутую Негрони буллу против непотизма и вместе с хозяином дома кардиналом Спадой был одним из кардиналов, кто поддерживал контакты между Святым престолом и Францией. Кроме того, он числился среди самых влиятельных членов кардинальской коллегии. Албани был среди лучших студентов иезуитов в Римской коллегии. Преподававший там знаменитый эллинист Пьетро Пуссин рано распознал в нем способности к латыни и греческому языку. Еще безусым студентом он поражал всех своей зрелостью, обратив на себя внимание переводом на латынь толкования святого Софрония, патриарха Иерусалима. Кроме того, он обнаружил в одном монастыре рукопись второй части византийско-греческой «Четьи Минеи» Базилиуса Порфирогенитуса, которая давно считалась пропавшей. Сразу же после этого Албани перевел «Хвалу» диакона Прокопия об евангелисте Марке, которая была включена отцами-болландистами в Acta Sanctorum. Короче говоря, Албани уже в юные годы проявил острый ум и большую ученость – предвестники его будущих блестящих успехов.

После защиты докторской диссертации по юриспруденции он сделал молниеносную карьеру, став сначала губернатором Риети и Витербо, а потом, при двух последних Папах, секретарем Бревена – принципиальная должность, которую приберегали только для самых умных голов. Одной из порученных ему задач было поддержание отношений с Францией, из-за чего его очень скоро стали упрекать в симпатиях к этой стране. Возможно, и не без причины: в 1699 году, то есть всего лишь год назад, многие требовали от Папы издать буллу, проклинающую французского аббата Фенелона, подозреваемого в ереси. Албани ответил на требование, выпустив папскую грамоту «Cum Alias», в которой хотя и были преданы проклятию тридцать две фразы из книги Фенелона, но нигде не упоминался термин «ересь». Более того, он поспешил написать письмо Фенелону, чтобы проинструктировать его о формах подобающего смирения, которое последовало так быстро, что даже получило письменное одобрение Папы.

Кардинал Албани был слишком молод, чтобы быть избранным Папой (ко времени событий, о которых я рассказываю, ему исполнился пятьдесят один год), тем не менее он являлся одним из самых доверенных советников трех последних Пап, посредником в делах с Францией и фактическим инициатором важнейших теологических и политических начинаний. Была лишь одна-единственная деталь: Албани был кардиналом, но не был священником. Дело в том, что он не прошел высшего рукоположения, однако этот недостаток не являлся редкостью среди кардиналов, и часто они помогали ему перед конклавом, чтобы не упустить возможности (никогда не знаешь, что будет!) быть избранным на папский престол. Таким образом, Атто вызвал неудовольствие очень важного человека, который к тому же поддерживал самые тесные связи с кардиналом Спадой.

– Ваше преосвященство, я преклоняюсь перед всем, что вы говорите, – ответил Мелани с соблюдением всех форм вежливости.

– Ради бога, – проговорил Албани с сердитой гримасой, – только не кланяйтесь. Однако я спрашиваю: вы, собственно, знаете, о чем говорите?

– Ваше преосвященство, я уже ничего не говорю.

– Вы упомянули фамилии и факты. Я спрашиваю вас: вы не подумали, что являетесь гостем кардинала – государственного секретаря?

– Я действительно чувствую себя весьма польщенным.

– Хорошо. А вы думали когда-нибудь о том, что у понтификов до Иннокентия XI вместо государственного секретаря были кардиналы-непоты, которые занимали эту должность лишь потому, что являлись родственниками пап?

– Честно говоря, это происходило и позже, по крайней мере при Александре VIII.

– Да-а, согласен, – Албани поздно понял свою ошибку и, скрипя зубами, исправился: – Я просто хотел сказать, что блаженной памяти Папа Иннокентий XI, оказавший мне, тогда еще совсем молодому человеку, честь, назначив референдарием обеих сигнатур, начал эту справедливую реформу, благодаря которой мы сегодня можем сказать, что при нынешнем Папе не только нет больше кардиналов-непотов, но и таких непотов, которые стали кардиналами.

Мориджиа, Дураццо, Негрони и другие засмеялись, чтобы поддержать Албани и загнать Атто в угол. Действительно, Иннокентий XII, нынешний Папа, никого из своих племянников не назначил кардиналом.

– Это, наверное, судьба или предопределение, – упрямо произнес Атто и засунул себе в рот кусочек кислого, посыпанного сахаром фруктового пирога.

На какое-то время воцарилась тишина. Затем у Албани вырвалось:

– Вы знаете, чего я не переношу, аббат Мелани? Того, что люди вроде вас, с вашей приверженностью к французам, портят сегодня всем присутствующим здесь кардиналам, князьям и дворянам настроение и радость от застолья. Обвинять святую церковь в том, что она ничего не видит и не слышит, так же абсурдно, как утверждать, будто король Франции все видит и все может!

«И этого Албани считают сторонником Франции», – удрученно сказал я себе, ибо то, каким образом кардинал заткнул рот Атто, основательно опровергало это подозрение.

Атто слушал совершенно спокойно и терпеливо разделывал вилкой фруктовый пирог, не теряя самообладания. Я же, наоборот, изо всех сил старался не закатывать глаза и сохранять неподвижное положение, как и полагается держателю факела. Шеф-повар был ошеломлен: он не мог и подумать, чтобы их преосвященства затеяли ссору, вместо того чтобы, при виде всех этих лакомств, которые он выставил на столы, душой и телом предаваться чревоугодию. Дон Паскатио, прятавшийся за одной из колонн, на которых держались полотнища навеса, пришел просто в отчаяние. Впервые в жизни ему выпала такая честь – собрать за столом столько кардиналов, и вот теперь эта радость была омрачена неожиданной выходкой Албани: такая вспышка ярости была столь необычна для носителя пурпурной мантии, что возникала опасность, как бы он не опрокинул свой стул, проклял виллу вместе с ее гостями и покинул праздник.