Экипаж. Команда - Андрей Константинов Страница 87

А вот в конфликтах Ташкент мог быть очень резким. Как-то во время довольно жесткого диалога ему ляпнули: «Тогда война!» В ответ на это Ташкент сделал вид, что опешил. Он потерянно начал рассчитываться за стол и затем, неожиданно хлестанув салфеткой по физиономии оппонента, мгновенно очутился у него за спиной и вертким захватом пережал сонную артерию. Когда последний очухался, то увидел ухмыляющегося напротив Ташкента все в той же позе, в которой тот к нему и подорвался: «Я подумал, что раз ты мне объявил войну, – спокойно пояснил Ташкент, – значит, в таком разе меня кто-то будет поджидать возле парадной, чтобы отправить в мир не этот. Поэтому я всего лишь показал тебе, что имею полное право и возможность этого не допустить. Так что? Договариваться станем или лаяться?…» Короче, Ташкент был личностью, и это признавали все. Его не любили, но врагом Ташкента никто быть не желал…

…На следующее утро Ольховская в конторе не появилась. Нестеров дергался, ежеминутно поглядывал на часы и тихо удивлялся спокойствию проводившего инструктаж зама, который не обращал никакого внимания на явный некомплект в экипаже. После того, как бригадир в очередной раз украдкой глянул на время, зам не удержался и спросил:

– Ты чего мечешься, Сергеич? Или спешишь куда?

– Полина что-то запаздывает. Вообще-то, на нее непохоже…

– Да звонила уже ваша Полина. Выпросила у меня отгул на сегодня. Ты разве не в курсе?

– Нет. А что стряслось?

– Говорит, приболела – еле ходит.

– В смысле?

– В смысле критические дни. Песню про «крылья сложили прокладки – какой там полет?» слышал…

– Ч-черт… Увижу – собственноручно выпорю.

– Да ты прям мазохист какой-то, Сергеич, – хохотнул зам. – Выпорю… Да ты радоваться должен – раз такое дело, значит, рожать пока не собирается. Вон, у соседей сверху за полгода уже третья баба в декрет ушла. Задница полная – приходится мужиков по очереди на набивку информации сажать…

Перед выездом на точку Нестеров несколько раз пытался связаться с Полиной – бесполезно: домашний телефон молчал, а мобильник был отключен. Уже в машине, подметив, что бригадир раздражен, терзаемый схожими сомнениями Козырев спросил:

– Александр Сергеевич, вы думаете, это она нарочно с отгулом подстроила? Чтобы в тот кабак пойти?

– А чего тут еще думать?… Мисс Марпл доморощенная… Видать, лавры Лямина покоя не дают – тоже хочет в одиночку Ташкента изловить.

Иван, который уже давно привык к тому, что его имя постоянно поминают всуе, на этот раз не выдержал и взбрыкнул:

– А я-то здесь при чем?… Чего сразу на меня все валить? Что бы ни случилось – Лямин виноват: объекта потеряли, адрес не сделали, глупость какую сотворили – все из-за меня, так, что ли? А когда я на набережной того же Ташкента заметил, никто даже спасибо не сказал…

– Алё, гараж! Ты сам-то понял, что сейчас сказал?… За то, что ты будешь даже не хорошо, а удовлетворительно выполнять свою работу (за которую тебе, кстати, деньги платят), я еще должен каждый раз тебе спасибо говорить? Да ты, брат, совсем охренел в атаке…

– Да уж такие деньги, что в кармане не помещаются, – съязвил Лямин.

– Какие бы ни были… Не умеешь шить золотом – ворочай молотом. Тоже мне, недооцененный специалист по тарелочкам… Ташкента он, видите ли, на набережной заметил. Да лучше бы ты его тогда просрал. По крайней мере, Антоха бы жив остался…

– Александр Сергеевич, вы сейчас неправы, – отозвался на последнюю фразу Козырев.

– Сам знаю, что неправ… Просто достали вы меня уже по самое не могу. Сколько раз можно повторять одно и то же? Сидят, кивают, поддакивают – а потом выходят и делают все по-своему. И благо бы делали хорошо, так ведь нет – все у них через жопу получается… Вот опять: вроде бы умная, взрослая баба, но обязательно ей надо стать еще и Зоей Космодемьянской… Слышал, как про нашу смену в Управлении говорят? Нет? А я слышал: «Коль закрыть глаза и уши, экипажа нету лучше». И это они еще не знают про наши игрушки с Ташкентом… И все, хватит об этом, отставить разговоры… Если кто-то из вас сегодня будет со мной спорить, предупреждаю – двину в торец…

Бригадир недовольно откинулся на спинку сиденья, достал телефон и в очередной раз набрал номер Полины. В очередной раз безрезультатно.

Прогнозируя предстоящую реакцию Нестерова, Ольховская специально отключила свои телефоны. Она понимала, что поступает неразумно, однако ничего не могла с собой поделать – ее подстегивала и гнала вперед жажда праведной мести. Полина, так же как и Нестеров, не слишком верила в успех «компьютерного розыска» и считала, что последние дни в поисках Ташкента они нисколько не продвинулись, а, напротив, топчутся на месте. Именно поэтому пренебречь информацией Камыша она не смогла. Вместе с тем Полина прекрасно понимала, что при удачном стечении обстоятельств сегодняшняя акция позволит ей всего лишь вживую взглянуть на врага – проследить за Ташкентом или за его связями в одиночку она, конечно же, не сможет. «Может быть, удастся хотя бы зафиксировать номера машин – и то хлеб будет», – утешала себя Ольховская, отчетливо представляя, какой разнос устроит ей вечером бригадир.

Полина подъехала к заведению на Белинского в половине двенадцатого. Она намеренно решила появиться здесь пораньше, чтобы хорошенько осмотреться, а главное, занять наиболее выигрышное для наблюдения место. Рядом с кафе уже были припаркованы две иномарки, однако Ольховская не обратила на них внимания, поскольку для Ташкента и его связей было вроде как рановато. Но она ошиблась – едва перешагнув порог, Полина наткнулась глазами на компанию из трех мужчин, сидящих за столиком в самом темном углу. Других посетителей, кроме медитирующего над бокалом пива небритого мачо-кавказца, не было – утро и пока еще не сезон. Ташкента Полина узнала сразу: дело было не только в сходстве с фотографией – просто именно таким она его почему-то себе и представляла. Особенно глаза – властные, жестокие и в то же время абсолютно безжизненные.

Не готовая к тому, что встреча произойдет вот так вот сразу, Ольховская слегка растерялась, но затем взяла себя в руки и решительно направилась к барной стойке. Подхватив кожаную папку меню, она прошла к свободному столику, присела на округлый диван и повела рукой сделавшему попытку начать движение официанту, мол – дай почитать-то. Проходя к месту, боковым зрением Полина заметила, что один из собеседников Ташкента проводил ее чуть удивленным взглядом – очевидно, одинокие молодые женщины в данном заведении появлялись не часто. Впрочем, через пару секунд мужчина потерял к ней всякий интерес и целиком погрузился в беседу. А вот чертов кавказец, напротив, заметно оживился и самым бесцеремонным образам стал пожирать Полину глазами, подолгу задерживая взгляд на ее груди и ногах. Ольховская сделала вид, что не замечает сладострастных взглядов джигита: она старательно изучала меню, максимально сосредоточившись при этом на интересующей ее троице. Разговоров Полина не слышала, а посему просто пыталась по возможности полно запомнить приметы связей Ташкента. Первому собеседнику (тому, который столь удивленно посмотрел на нее) она мысленно дала прозвище Громозека. А вот второй, судя по всему, и был тем самым пресловутым Жуком. По крайней мере, в процессе беседы он пил и закусывал исключительно одной рукой, а второй придерживал лежащий на коленях портфель, в котором, скорее всего, лежали деньги, о которых писал Ташкент. А у того вдруг зазвонил мобильный – полифония пропела первую симфонию Чайковского, и Полина, памятуя о возможностях службы Николая, автоматически глянула на часы, запоминая точное время звонка.