Виза на смерть - Мария Шкатулова Страница 86

Пассажирский лайнер компании «Аэрофлот», сделав круг над вечерним Нью-Йорком, с высоты напоминавшим огромное тлеющее кострище, выровнялся и, набрав высоту, скрылся в темном небе над Атлантикой.

Виктор Васильевич Шрамков откинулся на спинку кресла в пятом ряду салона эконом-класса, развернул газету, торчавшую из кармашка впереди стоящего кресла, рассеянно пробежал глазами заголовки первой полосы и тут же сунул обратно. Новости с родины казались ему чужими и пугающими. Неприязненно покосившись на сидевшую рядом парочку, Виктор Васильевич закрыл глаза и попытался заснуть, но в голову сразу полезли обрывки последнего разговора с женой. Он досадливо поморщился, отвернулся к окну и поднял шторку иллюминатора: далеко внизу тускло поблескивала холодная поверхность океана. На мгновение ему представилось, как самолет, падая с высоты, врезается в толщу воды: он вздрогнул и слегка передернул плечами.

По проходу, гремя тележкой с напитками, медленно двигалась хорошенькая стюардесса, та самая, из-за которой у него при посадке испортилось настроение, — забирая у него талон, она сказала: «Добрый день! Сюда, пожалуйста», — и ему показалось, что ему она улыбается не так лучезарно, как предыдущему пассажиру. «Конечно, летел бы я бизнес-классом, ты бы не так разговаривала», — с раздражением подумал он и проследовал в салон, слегка задев ее плечом.

— Что будете пить? Коньяк, вино, пиво?..

— Ничего, — буркнул он, не поворачивая головы и даже не потрудившись сказать спасибо.

Тележка, тихо позвякивая бутылками, покатилась дальше. Парочка, не обращая на него ни малейшего внимания, весело хихикала и перешептывалась, потягивая бренди. Он вспомнил, что последнее время Ольга стала проявлять интерес к спиртным напиткам, и мысль о жене, как назойливая муха, снова начала преследовать его.

«Всю жизнь была тихая, как курица, боялась собственной тени… Командировка эта проклятая, что ли, ее испортила?..»

Ольга изменилась к концу первого года. Сперва он заметил, что она постриглась. «Чего это ты?» — проворчал он, потому что никогда не любил перемен, но она даже не потрудилась ответить. Потом она сдружилась с романовской женой, прекрасно зная, что он ее терпеть не может, и без конца бегала с ней то по выставкам, то в кино, то по магазинам и покупала тряпки, которые ему не нравились. Вечерами она много болтала по телефону, и он не мог понять, что его так раздражает — бессмысленный треп или то, что она смеется, когда ему самому вовсе не до смеха. Однажды, сидя перед телевизором, он заметил, что она понимает английский куда лучше его самого, хотя язык она учила только в институте до третьего курса. «Когда это она успела?» — недовольно подумал он, потому что сам никогда не понимал и половины, утешая себя тем, что всему виной американцы, изуродовавшие английский язык. Впрочем, телевизор они редко смотрели вместе: он терпеть не мог американское кино, предпочитая старые французские комедии с Луи де Фюнесом или исторические эпопеи с Жаном Маре, а она не только знала наперечет всех голливудских звезд, которые казались ему все на одно лицо, но и кто с кем спит, кто от кого рожает и кто выдвинут на очередного «Оскара». «Откуда она всего этого набралась?» — думал Виктор Васильевич, с тоской вспоминая застенчивую светловолосую девушку, которую привел в семью пятнадцать лет назад. С женщинами он всегда чувствовал себя неуверенно и особенно не любил разряженных в пух и прах богемных инязовских девиц, которых его сокурсники вечно приглашали на вечеринки. Ему казалось, что тихая Ольга, учившаяся в областном пединституте с перспективой просидеть до пенсии в какой-нибудь занюханной школе, проверяя тетрадки, будет всю жизнь благодарна ему за честь стать женой дипломата. Впрочем, с горечью признавался себе Виктор Васильевич, он никогда толком не знал, что творится в ее голове, — она всегда была молчалива, а уж при свекре-после и вовсе пикнуть не смела. Теперь же, не считаясь с его возможностями, она покупает себе дорогие шмотки на Пятой авеню и ведет себя так, будто совершенно от него не зависит. Разве ее волнует, как ему достаются эти деньги и что командировка рано или поздно кончится и им придется вернуться в Москву на скромную зарплату?..

И сына она воспитывает неправильно — вместо того чтобы растить настоящего патриота, поощряет всю эту дурацкую американщину: жвачки, комиксы, гамбургеры… В результате, возвращаясь с работы, он видел только спину мальчика и его выбритый по нынешней моде затылок, и все попытки оторвать его от компьютерной стрелялки заканчивались неудачей. «Пап, подожди, щас уровень пройду», — бормотал тот не оборачиваясь и впивался глазами в экран, по которому прыгали какие-то уроды с автоматами. «Лучше всех его воспитывал дед», — вздохнул Виктор Васильевич и тут же, по какой-то кривой ассоциации, вспомнил о цели своей поездки в Москву. Он почувствовал, как у него тоскливо сжалось сердце, и вынужден был признать, что вовсе не жена и не сын являются предметом его беспокойств.

Он не находил себе места с того момента, как несколько месяцев назад отдал Косте Антонову сто тысяч, и, странное дело, даже теперь, когда тот вызвал его в Москву за деньгами, его продолжал грызть смутный страх, и все эти мысли, которые он пережевывал сидя в самолете, были лишь попыткой отделаться от отвратительного предчувствия…

Зачем он это сделал? Зачем послушал Костю и ввязался в такую авантюру? И что будет, если что-нибудь сорвется и он не сможет отдать долг Мухину?

В советские времена Виктору Васильевичу, выросшему в номенклатурной семье, было обеспечено вполне благополучное существование — статус отца гарантировал всему семейству государственную жилплощадь, распределители, санатории, а лично ему — быстрое продвижение по служебной лестнице. Он никогда не сомневался в справедливости существующего миропорядка и никогда не задумывался над тем, что этими благами пользуется лишь ничтожно малая кучка людей. В начале девяностых мир, в котором ему было отведено надежное местечко, внезапно рухнул — у кормушки оказались другие люди, и ему, Виктору Шрамкову, места среди них уже не нашлось. Эти «другие» умели делать деньги и в таком количестве, о котором бывшая номенклатура не могла и мечтать. В самом деле, что такое госдача на Николиной горе или «чайка» с шофером по сравнению с виллой на Лазурном берегу, собственной яхтой и самолетом, купленными на доходы от нефтяного или алюминиевого бизнеса? Виктору Васильевичу и самому очень бы хотелось все это иметь, но он не знал, где взять, — делать деньги он не умел и потому завидовал своим бывшим коллегам по министерству, ушедшим в бизнес и теперь процветающим.